За мной следят дым и песок

Однако низведенные в запасающихся, в несущихся с сачками за яблоками, или в наползающих — с мешком и с глиняными по локоть руками, лепящими сытость — на круглый год и еще на чуть, мы следили брачный пир чернолесья и краснолесья — как нависшее над полем параллельное время, уже раскрывшееся — кому-то, но не нам, и отсуживали у горной трассы обратное направление.

В наших прогнозах сочетающиеся меж собою пикапы музыкантской меди и бочки с обагрившим щели вином, и кареты генералов-дубов, нацепившие бронзовые виньетки, напротив — снижались к нам, и фанерщики растягивали стволы — в гармоники, и скакали по уступам лиловые цирковые повозки, и на еле поспевающих крышах их — танцующие вазоны, плеснув пистоли или пиастры — в ручьи неделимой зыби, и птичьи гнезда и шиньоны ягод, допустимы — синие кувшины павлинов с длинной струей хвоста, растрепавшиеся в приближениях и все сноровистее к перекрестку дорог, и кто-то — в черных сутанах еловых конусов, уже щедро подхватывая из трав изумрудные гребни и оступаясь на цоколь: на пасеку облепих…

Впрочем, куда бы ни доносилась гора, коль скоро высокий пир и заземленные полевые соединились — в одном визире, неважно, уточнен сверху вниз, от времени горы, поставленной за старшего — и крупнее города, назидающей — лилипутам при подоле, или снизу вверх, и великаны — собиратели, и у нас за плечами — гора времени… мы, безусловно, полагали — откликнуться и провести краткий отдых свой от страды, жатвы, сафры, путины — на пиру.

Увы, свобода отпускалась подвижникам — в перешейках меж табунами мешков и в большом вихре, перепутывающем кольца вчерашних и завтрашних трудов, и в дробности коридора — на мыс, итого — в расчлененности действа.

Хотя однажды — наяву или во сне? — нам, кажется, удалось — отполоскать взгляд от копей провиантов, и связать лоскутья побега — и лететь со скоростью вразумления от долгов и скуки, и сквозь бьющие по лицу, жужжащие, жалящие ягоды — почти занестись…

Но на третьем шаге узнать — верхний лес не принимал нас, незваных или не избранных в брачные одежды, так стиснулись начинающие подъем кибитки, так караван что ни утро — перечерчен на новые тарантасы и таратайки, так запечатаны стволы — метелью прутьев, так ничтожны стыки и стремена — и пешеходные зебры теней, что пройти даже первую ступень… и все ступени его — не для мелких тварных.

Некоторым заказано вогнуться, затесаться, вплестись — в запруженную военной тоской магистраль. В беженскую мостовую — гикнуло и понеслось…

А может, заклятый лес в самом деле еще не наступил для нас, или был — выплывший из облака величественный фронтон, ускользающий от землемеров замок, расфуфырившийся на дальнем повороте.

Одно несомненно — эта преследующая меня Голгофа времени и ее горние деревья вот-вот повернут какое-нибудь кольцо или вывернут на ветру листы свои — и сделаются невидимыми, а сосны-мачты и сосны-гермы сольются с золотым обрезом раскрывшихся в воздух страниц.

***

Где еще длиннее весна, чем во взорах земных бульваров — в самый кратер высоты? В ее недра — над ирокезскими гребнями деревьев, долговязых и пока безбилетных, не догнавших загар, но обжиг коры — подступающей зеленью, и сомножителей их, птиц индиго, окольцованных — манией ожерелья, каруселью классического кадра, разлитого на объективы — великие и просто находчивые, но чей-то наверняка неглижирует, так что все переписано — на периодический выпуск, на циклы, очереди, окна РОСТА, порывы, выбросы, недолив… зато натапливают освещенность — и столь незапятнанна, что превращает синих — в белых.

Так дитя каникул или борьбы за свое первородство лениво приоткрывает назначенный том — на случайной странице, чтоб наткнуться на жало чьей шпаги или шомпол, на чью-то реплику: и запомните, с нами тягаться бесполезно, мы неуязвимы!.. А назавтра приотворяет мизинцем — другой воспитательный абзац и других размашистых: например, высокоствольные тополя, что не спеша возвращаются из сна и блаженствуют в облаке утренней постели — и, отринув покрывала и разбросив себя — до последней подробности, потягиваются и похрустывают — уже подпухшими в возмужании ветками…

Беззаботный чтец, легкий от слабости — к аркам, взорвавшим непрерывное — летящим сервизом белых птиц, от привязанности к деревьям с узкими, как кошачий зрачок, листами, особенно — к отразившимся в них бликам, к перетертым веревкам и завалившимся клавишам, и к линиям сгиба, срезающим — непредвзятое вещество мгновения… от приязни — к выпавшим звеньям и, возможно, к разъявшим тело ранам и к провалам в памяти…