За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Начали распространяться самые различные слухи — о том, что арестованы демократы, что Чрезвычайный комитет распадается. Днем события начали развиваться в более быстром темпе. Друзья из Белого дома позвонили и сообщили, что с минуты на минуту ждут нападения. Часов около пяти Станкевич выступил с панической речью по «Эху Москвы», призвав всех женщин и детей покинуть Белый дом и район вокруг него. Я испытывал крайнюю досаду оттого, что вынужден торчать у себя в кабинете, когда рядом вершится история. Все остальные были на улицах города. Я уже высказал Стивену Уоллу, личному секретарю Мэйджора, мнение, что мне следует продемонстрировать солидарность, отправившись в Белый дом. Тот пообещал мне позвонить и сообщить, каков будет ответ. Тем временем я уехал из посольства на «Ниве» с Дэвидом Мэннингом и Джеффом Марреллом, начальником посольского отдела по вопросам внутренней политики. Джилл села в другую «Ниву» со Стивеном, нашим поваром, и Энн Браун.

Мы припарковались на набережной напротив Белого дома, нелепого помпезного здания. Построенное во время правления Брежнева, оно представляло собой прямоугольник, поставленный на другой прямоугольник, отделанный безжизненным белым мрамором, с множеством ненужных входов, большая часть которых — как всегда в советских зданиях — была надежно заперта. До этого момента Белый дом был символом Советского Союза с его фальшивыми национальными республиками, их безымянными премьер-министрами и бесправными «правительствами». Отныне он стал могучим символом новой и очень неспокойной России. Напротив Белого дома, на другой стороне реки, где стояла наша машина, находилась гостиница «Украина», одна из сталинских неоготических фантазий, исполненная значения, мощная, угрожающая — одним словом, воплощение всего того, чем Белый дом не был. Набережная была забита припаркованными машинами. И я подивился тому, что столь многие русские, как видно, готовы были рисковать своими дорогостоящими машинами, оказавшись в таком месте, где могут произойти события весьма неприятного свойства.

Новоарбатский (Кутузовский) мост, ведущий к Белому дому, был блокирован танками, на которых развевались русский и украинский флаги. На чьей стороне военные, было неясно. Толпы людей двигались по мосту с нескрываемым настроением праздничного возбуждения, смешанного с опасением. Люди, руководившие толпами, тщетно пытались помешать им двигаться к Белому дому. На другом конце моста находилась никуда не годная баррикада. Подтянулись подъемные краны, которые должны были помочь сооружению новых баррикад. Тут же находилась еще пара танков; их молодой экипаж выбрался из люков и занялся своими бытовыми заботами. Парашютно-десантных войск с их бронетранспортерами, которые, как предполагалось, должны были прибыть прошлой ночью, нигде не было видно. В ряд стояли кареты «скорой помощи». Передвижные туалеты использовались и для строительства баррикад, и по своему прямому назначению.

В противоположность пожилым демонстрантам 1988 и 1990 годов, на этот раз большую часть толпы составляли молодые люди лет двадцати-тридцати. Наконец-то молодежь Москвы пришла в движение. Вокруг каждого человека с транзистором стояли кучки людей. У некоторых были в руках гитары, и они тихонько напевали. Темпераментный молодой человек с рупором в руках вскочил на танк. Он закричал: «Иностранцы фотографируют и задают вопросы: где ваше оружие, как вы будете сражаться с солдатами? Но мы не собираемся сражаться с солдатами. Солдаты наши друзья и соотечественники. Мы будем их приветствовать и убеждать». Толпа радостно загудела, когда он сообщил, что Рязанская воздушно-десантная академия объявила, что она за Россию и будет уговаривать прибывающие войска не стрелять.

К этому времени мы все больше укреплялись в убеждении, что путч провалится. Джефф Маррелл заметил, что это напоминает Октябрь 1917 года, только на этот раз рушится советская власть. Никто из нас не думал, что доживет до такого дня. На площади позади Белого дома мы встретили Гая Спиндлера, который почти сутки пробродил вокруг здания. Он сказал, что чуть раньше здесь было, пожалуй, тысяч двести народа. Люди бесцельно слонялись, некоторые сооружали хлипкие баррикады из прутьев ограды, кусков дерева и «шведских стенок», установленных на детских игровых площадках. Согласно классическому революционному канону, из мостовой были выкопаны булыжники. Но никаких признаков организованности и серьезной подготовки к сопротивлению не было. Толпу захлестнули слухи: на пути сюда — танковая колонна; будет налет с воздуха; будет применен газ. Однако трудно было себе представить, что эти безоружные люди и эти жалкие баррикады способны противостоять сколько-нибудь серьезному штурму. Самое большее, чего они могли достичь, — заслужить звание мучеников.