За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

В течение всего лета состязавшиеся между собой группы экономистов трудились над своими планами. Хотя Абалкин уже работал в этой области, Горбачев договорился в июле с Ельциным, что Шаталин, Петраков, Явлинский и другие должны разработать совместные предложения. Они выдвинули программу радикального (хотя и несколько фантастического с точки зрения сроков и методов) излечения советской экономической системы «500 дней». Премьер-министр Рыжков противопоставил ей свой собственный план. По каким-то личным политическим причинам Ельцин поддержал Шаталина. Так же вначале поступил и Горбачев. Однако, столкнувшись с противодействием своего консервативного премьер-министра и склонный всегда искать «золотую середину», промежуточную позицию даже там, где таковой быть не могло, он поручил Аганбегяну создать некий компромиссный вариант между планами Рыжкова и Шаталина — попытка «скрестить ежа и ужа», как саркастически заметил Ельцин. На уличных митингах Юрий Афанасьев и его сторонники требовали принятия плана Шаталина и отставки правительства Рыжкова.

К этому времени Ельцин начал использовать экономическую проблему как действенное оружие в его кампании, направленной на изоляцию Горбачева и лишение его всякого влияния любой ценой. В сентябре 1990 года он заявил Дугласу Херду, что предложенный Рыжковым план реформы не имеет будущего. Подобные предложения слишком часто выдвигались и слишком часто отвергались. Рыжкову придется уйти — и скоро, хотя Горбачев все еще пытается его защищать. Если он не будет осторожен, то и самого Горбачева спихнут. Если экономическая реформа не будет основываться на едином Центральном банке, единой валюте и единой денежной политике, Союз распадется. Ельцин подчеркивал, что он этого не хочет, однако, в тех случаях, когда это было ему удобно, всячески дистанцировался от существующих механизмов Союза. Большую часть союзных министерств, сказал он Херду, придется упразднить. Союз должен отвечать только за транспорт, КГБ, оборону и иностранные дела. Даже в этом контексте, с нажимом сказал он, обращаясь к Херду, который не реагировал на намек, Россия уже в состоянии подписывать самостоятельные договоры с иностранными государствами. На российской территории теперь все — сырье, большая часть советской оборонной промышленности, заводы, общественные здания, в том числе и «наш Кремль», как он выразился, — принадлежит России, а не Союзу. В тот вечер во время обеда Борис Федоров, ельцинский министр финансов, «лояльно» информировал нас, что Ельцин не читал план «500 дней», который с таким энтузиазмом поддерживал. В противоположность ему, Горбачев прочел каждое слово дважды.

Все это — теория. Практика была куда более сложной, многое оказывалось просто недостижимым. Одной из самых больших «черных дыр» в советской экономике было сельское хозяйство. На Западе Ельцина изображали как поборника частного фермерства, что составляло отрадный контраст Горбачеву, заядлому коллективисту. Кулик, российский министр сельского хозяйства, сообщил своему английскому коллеге Джону Гаммеру, что российское правительство предоставит каждому российскому гражданину право на владение частным земельным участком. Люди, работающие в настоящее время в больших хозяйствах, могут перейти на работу на личном участке, а часть тех десяти миллионов людей, которые переехали из деревни в город, почувствует желание вернуться обратно. Никаких ограничений на покупку и продажу земли не будет. Увы, все вроде бы правильно на словах. Если бы не назойливые детали.

Практические трудности, сопряженные с осуществлением сказанного, были продемонстрированы, когда Гаммер посетил колхоз имени Владимира Ильича неподалеку от дома под Москвой, где умер Ленин. Саксенберг, председатель колхоза, проработавший тут тридцать лет, был маленького роста, с симпатичным прищуром глаз. Он изучал зоотехнику в университете, бывал за границей и восхищался западными сельскохозяйственными методами. Он забросал нас статистикой: колхоз имеет 1600 гектаров земли, 700 работников, 900 голов скота, большое количество кур. Гаммер спросил, почему заодно он не выращивает и свиней. Тот рассмеялся: «Я, еврей!». Саксенбергу было совершенно ясно, что он не отдаст свою землю никакому новому племени «фермеров». Никто из членов колхоза, добавил он, уходить не хочет, а ему для выгодного ведения дел нужна вся земля, которой он располагает. В настоящей рыночной экономике большинство колхозов не сможет существовать на конкурентных началах. Он, во всяком случае, не рекомендовал бы иностранцу делать какие-либо коммерческие вложения в колхоз имени Владимира Ильича.