За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Все это поставило лидеров Большой семерки перед неприятной дилеммой. Они могли провести с Горбачевым широкую политическую дискуссию. Это могло бы пойти на пользу его ближайшим целям, но в конечном итоге едва ли помогло бы ему или кому бы то ни было. Или же они могли бесцеремонно поставить его перед экономическими фактами реальной жизни. Это могло бы иметь своим результатом разумную программу экономической дискуссии, рекомендации, и со временем — оказание помощи. Но Горбачеву было бы трудно по возвращении на родину представить это как успех. Чтобы избежать фиаско, Джон Мэйджор послал сотрудника Казначейства Найджела Уикса, занимавшегося подготовкой Лондонского саммита, разъяснить Горбачеву суть дела и обсудить с ним кое-какие вопросы тактики. Мы посетили его 2 июля. С ним были Черняев и Примаков. Горбачев выглядел хорошо, слушал с большим вниманием и говорил необычайно взвешенно. Уикс объяснил, как проходит работа экономических встреч на высшем уровне: на них царят откровенность, доверительность, никаких длинных речей, никаких попыток навязать людям обязательства, о которых они могут впоследствии пожалеть. Отсюда продолжительные приготовления, осуществляемые «шерпами», высокопоставленными чиновниками стран-участниц. Горбачев прервал его с саркастической улыбкой: останется ли что-нибудь на долю руководителей государств, после того как «шерпы» закончат свои приготовления? Уикс его успокоил, а затем добавил, что никаких денег на столе в Лондоне не будет. Для этого Горбачеву придется убедить своих западных коллег, что его Союзный договор надежен и что у него имеется программа экономической реформы, которую он способен действительно претворить в жизнь. Горбачев объяснил, что ему необходим успех в Лондоне. И задал вопрос о том, что он может конкретно привезти с собой домой.

«Первые шаги по вовлечению Советского Союза в мировую экономику, продвижение по пути к партнерству (еще не членству!) с международными финансовыми учреждениями в Вашингтоне и начало серьезного диалога по экономическим вопросам», — ответил Уикс.

Щербаков был теперь заместителем премьер-министра, отвечающим за экономическую политику. Мы встретились с ним в старом здании Госплана напротив гостиницы «Москва» — плохая примета (правда, после 1993 года это здание стало местом работы Российского парламента — символ уже более благоприятный). Уикс без предисловий сказал ему, что антикризисная программа Павлова не внушает доверия. Это пробудило в Щербакове все чувства старомодного административно-командного экономиста. Откуда, возразил он, Уикс может знать, что план плох, если он его не видел. Масса второсортных личностей, потерявших посты в окружении президента (вероятно, имелся в виду Явлинский), разъезжают по всему миру и дискредитируют план по соображениям личных амбиций и уязвленного самолюбия. Это было чудовищным атавизмом, но Уиксу он на многое открыл глаза. Уикс немного успокоился, когда Абалкин, трезвый, реалистичный, как всегда мрачный, твердо заявил ему, что русским придется самим себе помочь, прежде чем остальной мир сможет помочь им.

Горбачев и его коллеги не обращали внимания на эти осторожные, но недвусмысленные предостережения. Примаков приехал в Лондон заранее, чтобы лоббировать интересы своего шефа. Выступая по британскому телевидению, он всячески педалировал ту мысль, что Советский Союз ввергнется в хаос, если Запад не предоставит ему немедленно материальную помощь, — жалкая и крайне неуместная попытка шантажировать лидеров Большой семерки в расчете возбудить против них общественное мнение. Уикс встретился с Примаковым и повторил, что Горбачев не может рассчитывать на получение денег и даже на официальное членство в Международном валютном фонде, а может претендовать лишь на новоиспеченный статус «ассоциированного члена» — положение, определяющее будущие отношения между Советским Союзом и странами Большой семерки. Примаков все более мрачнел и предупредил, что Горбачев будет крайне разочарован, коли ему предлагают так мало. Поразительно, что даже такая старая лиса, как Примаков, не понимал, что ни Горбачев, ни страны Большой семерки не могли себе позволить провала — им пришлось бы тогда выдать абсолютную пустышку за успех. Если вмешательство Примакова и дало какой-то результат, то оно лишь привлекло излишнее, а в советских условиях — вредное, внимание к громадному несоответствию между тем, что Горбачев ожидал, и чего на самом деле достиг.