За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

К этому времени даже те, кто готов был поверить в искренность мотивов Горбачева, засомневались: а не может ли он вместе со своими реформами быть в любой момент смещен с помощью заговора? Сахаров предупреждал, что настроения в Москве были такие же, как в дни перед падением Хрущева. Лондонская «Таймс» под огромным заголовком «Советской программе реформ грозит поражение» писала: «Серьезные комментаторы как в Советском Союзе, так и на Западе убеждены, что без быстрого улучшения ситуации со снабжением 57-летний советский лидер может столкнуться с опасной возможностью того, что раздраженное население и недовольные бюрократы объединятся, чтобы свергнуть его». Однако Горбачев все еще пребывал в отличной политической форме. Он перешел в неожиданное контрнаступление, чтобы вывести из равновесия своих противников. 29 сентября все еще в основном консервативному Центральному Комитету было предложено утвердить совершившийся факт: устранение из политбюро нескольких представителей старой гвардии и перераспределение их обязанностей между оставшимися. Количество отделов ЦК было сокращено с двадцати до девяти, что значительно ослабило способность ЦК продолжать душить жизнь страны. На следующий день Верховный Совет собрался, чтобы избрать Горбачева своим председателем вместо Громыко, угрюмого экс-министра иностранных дел, которого Горбачев повысил в должности, чтобы освободить место для Шеварднадзе. Ошеломленные депутаты послушно одобрили его конституционные предложения и утвердили сроки своей собственной политической кончины. Громыко ушел в вынужденную почетную отставку, напутствуемый хвалебными отзывами Горбачева. Либералы облегченно вздохнули. Только брюзги отмечали, что переворот был совершен тайно; это не вязалось с принципами открытости и демократизации, о преданности которым Горбачев с таким энтузиазмом говорил на партийной конференции всего тремя месяцами ранее.

Несмотря на новый климат открытости, познакомиться с высшими руководителями, занятыми людьми, поглощенными революцией, было трудно. Иногда мне надо было решить какое-то официальное дело или представить прибывшего с визитом английского министра. В остальных случаях приходилось пользоваться официальными церемониями советского государства, чтобы вовлечь руководителей и их жен в неофициальный разговор. Горбачев проводил ежегодный прием послов в огромном Георгиевском зале Кремля — белом с золотом, на стенах которого были выгравированы золотыми буквами имена имперских офицеров и воинских частей, удостоенных в свое время царем высшей награды за мужество. Это была беспорядочная и нудная церемония, хотя и позволявшая несколько приблизиться к Горбачеву, его министру иностранных дел Шеварднадзе и премьер-министру Рыжкову. Гораздо более полезными были ежегодные приемы по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Они проводились в Кремлевском дворце съездов, уродливом мраморном здании, построенном Хрущевым на месте древнего монастыря в лишенном фантазии манерном стиле Арт Деко. Дворец был рассчитан на то, чтобы вмещать тысячи делегатов со всего Советского Союза, прибывавших на съезды партии и на менее значительные собрания, например, празднование годовщины со дня рождения Ленина.

Когда съезда не было, а по большей части дело обстояло так, ибо съезд созывался примерно раз в пять лет, Большой театр использовал Дворец съездов как дополнительную сценическую площадку для своих наиболее заметных спектаклей. Официальные приемы проводились в громадном зале на втором этаже здания. Там расставлялись столы, которые ломились от икры, колбас, помидоров и множества бутылок коньяка и водки. В 1988 году на приеме в честь годовщины революции члены политбюро со своими женами еще стояли в одном конце зала, за баррикадой, образованной другими столами. Члены правительства, официальная интеллигенция, провинциальные партийные боссы и послы толклись в остальной части зала, торопливо глотая закуски и пытаясь пробиться к «главным шишкам». В последующие годы, вероятно, по приказу Горбачева баррикада была убрана, и руководители свободно общались с толпой.