За Москвой рекой. Перевернувшийся мир

Афанасьев затронул радикально важную проблему. Сможет ли нация признать свою вину? Психологическая драма, которую испытали русские в связи с крушением Советского Союза, была столь же сильна, как и драма, пережитая немцами и японцами после 1945 года. Многие, как внутри страны, так и за границей, доказывали, что русские не смогут смириться с настоящим, пока не поймут свое прошлое.

Но для них эта задача оказалась еще более трудной, чем для немцев. Немцы боролись с прошлым, которое длилось всего двенадцать лет и которое никто, кроме горстки фанатиков, не намерен был оправдывать; кроме того, они потерпели неоспоримое поражение в войне. Русские выиграли войну, и победа казалась многим своего рода оправданием режима.

К тому же, сколь бы ни был режим действительно жестоким, он опирался на благородную традицию. Европейцев, совершавших революции на континенте во имя «прав человека», «свободы, равенства и братства», воодушевляли благородные идеи. В Западной Европе современники свержения русского царя рассматривали это событие как избавление от тирании, как часть более широкой революционной традиции, родившейся в Европе из движения романтизма и французской революции. Эти образы революции все еще живут в сознании солидных слушателей, аплодирующих музыкальной версии «Отверженных».

Идеалы революционного социализма были дискредитированы преступлениями, которые были совершены под его знаменем. Но некоего рода романтическая традиция продолжала жить в Советском Союзе и в период террора, и в годы войны с Германией, и в годы послевоенного восстановления. Она владела умами и чувствами не только партийной элиты, но почти всех граждан Советского Союза, включая даже тех интеллектуалов, которые воображали, что освободились от своих идеологических цепей. Советский народ, отрезанный от внешнего мира, действительно верил в то, что в наиболее существенных отношениях его система превосходит систему Запада: социализм и идеи Ленина — это ключ к более процветающему и справедливому будущему человечества. Люди сами пережили победы, надежды и бедствия советского периода. И после крушения они не могли согласиться с тем, что их жизни и многочисленные жертвы были напрасны в погоне якобы за ложным и разрушительным идеалом. Они не могли попросту отмахнуться от истории своей страны, как от непрерывной серии катастроф.

Поэтому некоторые из них подчеркивали технические достижения Советского Союза, его победу в войне и его успехи — пусть недолговечные — в состязании с американцами. Незначительному меньшинству удалось себя убедить в том, что преступления большевиков и советского режима были сильно преувеличены внутренними и внешними врагами, или что их вовсе не было, или что это были вовсе не преступления. Хотя было при этом, конечно, немало и тех, кто находил обидным тот факт, что начальники концентрационных лагерей, палачи и агенты тайной полиции живут на государственную пенсию в государственных квартирах, в то время как их жертвы все еще бедствуют. Время от времени раздавались призывы отдать виновных под суд.

Общество «Мемориал», основанное Сахаровым и возглавляемое академиком Лихачевым и другими видными либеральными интеллектуалами, делало что могло, чтобы установить факты и поставить монументы в память миллионов погибших. Однако, в конечном счете, так ничего и не было сделано. Были разоблачения в конце 80-х годов. Было несколько ярких речей Ельцина и его сторонников, сразу же после путча 1991 года. Однако позже лидеры России уже не выступали с официальными признаниями вины, лежащей на советском режиме.