За Москвою-рекой. Книга 1

…От долгого хождения по коридору Василий Петрович устал, заныло в пояснице, но нигде, как нарочно, не было ни одной скамейки, полеводе приходилось шагать взад и вперед. Он взглянул на ручные часы и ужаснулся. Стрелки показывали начало первого, — неужели о нем забыли?

…В Озерах организовалась комсомольская ячейка, он тоже решил записаться. В то время у Василия Петровича не было определенных убеждений. Новая власть привлекала его главным образом тем, что она, как ему казалось, открывала перед образованным молодым человеком, каким он себя считал, широкие перспективы выйти в люди и сделать карьеру. Но его, сына «хозяйского холуя», не хотели принимать в комсомол.

Василий Петрович помнит, как возмутился он тогда, как стал доказывать, что служащие ничем не отличаются от пролетариев. «Тот же наемный труд», — повторял он где-то прочитанную им фразу. В конце концов за него заступились фабричные ребята, которым он оказывал некоторую помощь во время национализации фабрики, составляя опись оборудования. Хорошо, что о брате-офицере никто в Озерах не знал — иначе не видеть бы ему ни комсомола, ни партии…

Старик, услышав, что сын не только связался с красными, но еще и вступил в комсомол, пришел в ярость.

— Думал ли ты, бессовестный, о том, какой ответ придется держать твоему отцу за эти твои художества, когда вернется хозяин? — спросил он.

— А он никогда не вернется!

Лицо старого бухгалтера исказилось злобой, на шее вздулись жилы.

— Вон с моих глаз, щенок! — захрипел он задыхаясь.

Василию Петровичу деваться было некуда, пришлось искать приюта у ворчливой солдатской вдовы, а там вскоре случилось и так, что он стал мужем ее дочери Дарьи…

…Одна из многочисленных дверей, выходящих в коридор, открылась, оттуда вышел человек в военной форме и, не обращая никакого внимания на Василия Петровича, направился к лестничной клетке. Это вернуло Толстякова к действительности.

«Нельзя же заставлять людей ходить до утра!» — возмутился он и решительно постучал в дверь комнаты, куда его вызывали.

Послышался уже знакомый голос:

— В чем дело?

— Вы, верно, забыли про меня? — Василий Петрович приоткрыл дверь.

— Ждите! — крикнули ему из-за двери.

Отяжелевшие ноги, словно налитые свинцом, еле двигались. Боль в пояснице усилилась, в голове гудело. Василий Петрович прислонился к стене и закрыл глаза. В течение какого-то времени он не мог дать себе отчета, спит он или бодрствует. Перед ним снова замелькали знакомые лица, чередовались обрывки забытых событий…

Вот он перебирает золотые монеты, кольца, серьги и брошки, осыпанные блестящими камешками… Ну да, все это нашлось в окованном железном сундуке отца, вскрытом после его смерти. Владея таким богатством, можно было подумать и об учебе. Василий Петрович еще в гимназии мечтал об адвокатской карьере. Конечно, ему, теперь уже члену партии и ответственному секретарю местного Совета, можно было бы осуществить эту мечту, но в укоме партии имелась одна-единственная путевка — в Московский текстильный институт. Скрепя сердце пришлось взять ее. Не беда, что он будет инженером-текстильщиком — специалисты нужны везде. Хозяйство восстанавливалось, даже в таком захолустье, как Озеры, обе фабрики пустили в две смены, а инженеров — раз-два и обчелся…

…Шумные аудитории института на Донской улице, диспуты, вечера… Большинство студентов пришли с фабрик и заводов, у них была слабая подготовка, и жили они на стипендию. А он окончил семь классов гимназии, учеба давалась ему легко, и к тому же он получал хозяйственную стипендию от фабрики по контрактации.

Нэп — в полном разгаре. Витрины магазинов на Мясницкой, в Петровском пассаже, Столешниковом переулке манят глаз соблазнительными товарами. На Тверской, как в старину, ловкие нэпманы каждый день объявляют «дешевую распродажу». На Сухаревке толкучка невиданных размеров. По вечерам, в ресторанах, барах и кафешантанах выступают цыгане, полуголые девицы поют чувствительные романсы. А на Смоленском рынке, в обжорках, студенты обедают за двадцать пять — тридцать копеек. На биржах труда и около вокзальных площадей толпятся люди, ищущие хоть какой-нибудь работы…

У Василия Петровича денег более чем достаточно. Стипендия большая, на приличное существование хватает. Отцовское наследство остается почти в неприкосновенности. Бережливость, как видно, перешла к нему от старика. И хорошо: всегда надо думать о будущем!

Он ушел из общежития и поселился в маленькой уютной комнатке, недалеко от института, у одинокой, еще не старой хозяйки. Дарья осталась дома, в Озерах, и Василий Петрович не спешил с ее вызовом.

Он был уже инженером и работал в тресте Моссукно, когда пришлось скрепя сердце вызвать жену в Москву: пошли ненужные сплетни, и другого выхода у него не было. Жить с Дарьей было ему нелегко, разные были они люди — и по взглядам и по воспитанию. Она вечно была занята по хозяйству, а с рождением сына стала просто невыносимой: казалось, кроме Егора, ничто в целом мире не интересовало ее.