За Москвою-рекой

Столь удачно сложившиеся обстоятельства вполне устраивали Юлия Борисовича. Сняв с себя ответственность за судьбу Ларисы, он в то же время приобрел возможность если и не влиять через нее на Василия Петровича, то уж, во всяком случае, быть всегда в курсе его замыслов и намерений. Время шло, Никонову все больше надоедали ее навязчивость, бесконечные упреки и частые сцены ревности. Он тяготился затянувшейся связью и искал благовидного предлога, чтобы порвать ее...

Лариса Михайловна долго пудрилась у туалетного столика, еще раз поправила прическу и, повернувшись к нему, сказала:

—      Вижу, ты не рад моему приходу!

—      Отчего же? Я просто не ожидал. Ты ведь могла предупредить меня по телефону...

—      Мне так нужно поговорить с тобой!— Она подошла к нему и сделала робкую попытку обнять его.

—      Извини, я оденусь!— Юлий Борисович торопливо юркнул за ширму.

Еще недавно его холодность оскорбила бы ее и она устроила бы бурную сцену с истерикой, криками, обвинениями в измене. Но сейчас она молча опустилась в кресло и сидела неподвижно, глядя в окно.

— Видишь ли... Я давно хотел сказать тебе,— говорил Юлий Борисович из-за ширмы.— Пойми, как мне тяжело: Василий Петрович прекрасно ко мне относится, доверяет, а мне совестно ему в глаза смотреть... Самое разумное — разойтись нам по-хорошему, остаться друзьями...

Удивленный ее молчанием, он вышел из-за ширмы. Она сидела в кресле и, закрыв лицо руками, тихо плакала.

Юлий Борисович стоял и холодно, со скукой, смотрел на нее, думая, что она, по-видимому, не скоро уйдет от него.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1

Конец декабря... Для одних это долгожданный Новый год, веселый праздник, шумные вечеринки, танцы до утра, подарки, сердечные поздравления и надежды на будущее. Для директора предприятия — это конец хозяйственного года, пора самой напряженной работы. Нужно завершить квартальную и годовую программу, еще и еще раз заглянуть в показатели, подтянуть отстающие участки. Дорог каждый час, не доглядишь, упустишь — и конец, наверстать некогда!

Показателей множество: вал, натура, качество, себестоимость, производительность труда и оборудование, простои, брак, фонд зарплаты. Ассортимент — одних артикулов больше сорока, а если учесть расцветки и рисунки, их набирается больше двухсот. Сорвется выпуск десятков рисунков — испорчены показатели, сойдет на нет труд и старания тысяч людей. Могут придраться, отведут от участия во Всесоюзном соревновании, и коллектив лишится премии, а инженерно-технические работники — прогрессивки.

Нужно еще думать о людях, об их досуге. Не у всех квартиры, многие живут в общежитиях, им тоже хочется весело встретить Новый год. А дети? Разве можно оставить их без елки, без подарков?

Старый год уходит, становится достоянием истории. Плановики и статистики подведут итоги всего, что было создано трудом. Запишут эти итоги в толстенные книги, чтобы через некоторое время сдать их в архив. А жизнь продолжается, поднимается ступенькой выше, становится лучше.

В эту пору директор завода, фабрики или даже маленькой мастерской похож на полководца на поле боя. Ведя решительное наступление, он в то же время подтягивает тылы, подсчитывает ресурсы, старается учесть все, предусмотреть даже мелочи, чтобы второго января обеспечить выполнение суточного, уже повышенного по сравнению с прошлым годом плана.

Именно за таким занятием и застал Власова влетевший к нему в кабинет Шустрицкий.

—      Ну и порядки, я вам скажу!— говорил плановик, потрясая бумагой, которую держал в руке.— Семнадцать лет работаю экономистом, но такого еще не видел! Совсем совесть потеряли!

—      О ком вы, Наум Львович?— Зная склонность Шустрицкого к преувеличениям, Власов невольно улыбнулся.

—      О нашем главке, о ком еще! Подумайте — ни с

того ни с сего увеличить согласованный по всем показателям план еще на десять процентов!.. Итого — рост по сравнению с текущим годом на шестнадцать процентов. Легко сказать — шестнадцать процентов:      это же пять

тысяч метров в сутки! Работа средней фабрики. Попробуйте выполните! И это делается двадцать девятого декабря, как будто мы резиновые, можно тянуть сколько угодно.

Тень недовольства пробежала и по лицу Власова. Нахмурив брови, он спросил:

—      Откуда вы это взяли?

—      Хорошенький вопрос, откуда я это взял! Не сам же выдумал! Да моей фантазии и це хватило бы на такое. Телефонограмму получили, сам Толстяков подписал. Слова-то какие, вы только послушайте: «Ввиду дополнительного задания министерства и учитывая наличие у вас неиспользованных внутренних ресурсов, суточный выпуск продукции по вашему комбинату на сорок девятый год устанавливается в размере тридцати шести тысяч метров. Ассортимент остается прежний. Примите меры для обеспечения выполнения. В. Толстяков».

—      Да-а...— только и мог сказать Власов.

—      Поставить комбинат в такое тяжелое положение— это же подлость! Нужно немедленно протестовать, писать министру..;

Шустрицкий, присев на стул, выжидательно уставился на директора, что тот, словно забыв о присутствии плановика, погрузился в раздумье.