За Москвою-рекой

Барки Полетова тоже не фантазия, не чертежи, а реальность,— хоть одна барка, да работает. Скоро, очень скоро их будет десять, двенадцать. Заработают ленточные транспортеры, вступит в строй новый браковочный зал. Там все предусмотрено до мелочей, вплоть до дневного света, легких тележек и удобных скамеек для браковщиков. Керамические полы, облицованные стены, простор. В таком помещении грязи уже не будет, и товар не запачкается.

2

’— Здорово!—Леонид остановился перед большой афишей у входа в клуб, на которой аршинными буквами было написано:

—      Пойдешь?— спросил он у Сергея.

—      Насколько мне известно, ходить на клубный бал

принято со своей девушкой. А так — топать ногами целую ночь с кем попало, кривляться:      «Ах, извините!»,

«Ах, простите!»— удовольствие небольшое.

—      Тебе бы жить в Лондоне и быть членом клуба однолюбов,— если, конечно, такой существует! Мне, например, совершенно безразлично, с кем танцевать, лишь бы вечер провести весело. Если ты такой разборчивый, приглашай свою знакомую.

—      Интересно знать, кого ты посоветовал бы мне пригласить?— И, не дожидаясь ответа, Сергей зашагал к остановке.

—      Хотя бы Милочку!

—      Как же, пойдет она со мной в наш клуб!

—      Почему бы и нет?

—      Милочка найдет себе более подходящую компанию...

—      Вот что, милый друг: Милочка относится к тебе очень хорошо, а ты настоящий чурбан, ничего не замечаешь! В прошлое воскресенье, когда мы возвращались от папы, она наговорила по твоему адресу столько хорошего, чего ты, по моему глубочайшему убеждению, не заслужил! Он, мол, и такой, и сякой, и настоящий товарищ, и чуткий друг... Кажется, даже сказала, что ты красивый. Это она, конечно, явно преувеличила... И что, мол, она сама во многом виновата перед тобой.

—      Не врешь? Так и сказала, что виновата?

—      Представь себе, так и сказала!

—      Да хватит тебе фиглярничать! Но... в чем же она винит себя?— Сергей проговорил это, словно думал вслух.— Я ведь, по правде сказать, такой нескладный!.. Вот пошел я в тот день провожать ее... Понимаю — тяжело ей, она только что узнала про отца. Тут бы и сказать какие-то добрые слова, утешить. Куда там! Иду рядом и молчу. Она слезы глотает, а я молчу... Потом, как идиот, понес какую-то чушь про наши фабричные дела...

—      Вы больше не встречались?

—      Один раз. Слава богу, тогда больше говорила Милочка, а я слушал.

—      Поздравляю! Налицо определенный прогресс! Ведь умение слушать — тоже большое искусство и очень помогает в сердечны* делах. Некоторые девицы обожают подобных кавалеров. Итак, решена — мы идем на бал, и ты приглашаешь мою прелестную сестрицу.

—      Нет. Если хочешь, приглашай ее сам.

—      Чудак ты, ей-богу! По-твоему, Милочка будет очень обрадована, если вместо тебя явится к ней родной брат?

—      Ну тебя к черту! С тобой невозможно серьезно разговаривать... Во-первых, Милочка твоя сестра, и ничего не будет странного в том, если ты позовешь ее. Во-вторых...

—      Во-вторых, ты мямля и больше ничего!— не дал ему договорить Леонид.—Ладно! Окажу тебе милость, приглашу Милочку. Только, чур, занимать ее будешь ты!

Поужинав на скорую руку, они уселись за учебники. У Сергея слипались глаза, и, чтобы отогнать сон, он обвязал голову мокрым полотенцем.

Леонид расхохотался.

—      Настоящий факир! Чалма очень идет к тебе!

—      Отстань! И так ни черта не лезет в голову, а ты со своими глупостями!

Легли поздно, в первом часу, и, как часто бывает с сильно уставшими.людьми, долго не могли уснуть. Под Леонидом, когда он ворочался с боку на бок, позванивали пружины старого дивана. «Спать, спать!»— внушал он себе, но сон не приходил.

Леонид вспомнил мать. Жалко ее... Наверное, в этот самый час она тоже не спит — думает о блудном сыне. Может быть, по-своему она и права. В погоне за легким счастьем она пожертвовала всем, а теперь ее честолюбивые мечты потерпели полный крах. Сын ушел из дома, дочь отшатнулась ог нее...

Мысли его незаметно перешли на другое. Хорошо, что он поступил на фабрику, узнал настоящую жизнь, познакомился с новыми людьми. Правда, некоторые однокурсники из дневного отделения посмеиваются над ним, считают его уход из института признаком малодушия. Пусть... Секретарь курсового бюро комсомола, Володя Симагин, так и сказал недавно, когда Леонид снимался с учета: «Ты просто испугался трудностей, не захотел жить на одну стипендию. А ведь профессора возлагали на тебя большие надежды. Если уж решил идти на производство, поступал бы на завод. А ты куда пошел? Текстиль, тряпочники, бесперспективное дело!..»