За нами Москва!

После уничтожения немецкого самолета бывший студент механического факультета, а ныне боец Красной Армии Максим Зверев ходил в героях, да и во время атаки показал себя с наилучшей стороны, застрелив в траншеях трех гитлеровцев. Свой ДП он отдал товарищам, а себе взял тяжелый и страшный МГ–34. Отыскав в ранце убитого пулеметчика наставление по вражеской машине, Зверев быстро освоился с новым оружием и доложил ротному, что готов воевать с немецким пулеметом. Роясь в трофеях, дотошный технарь нашел даже два запасных ствола, менять перегревшиеся при стрельбе, и асбестовые рукавицы для этой процедуры.

— Без паники, — строго сказал лейтенант, видя, что за Максимом подхватились остальные. — Кошелев, в чем дело?

— Там… — Кошелев побледнел и вдруг прислонился к сосне.

— Ты чего контуженый бегаешь, филолух хренов? — рявкнул вдруг Медведев. — Свалишься — еще и тебя тащить!

— Там… — Студент махнул рукой куда–то на север: — Наши! Врач и медсестра… И шофер с ними. Андрей Васильевич их сюда ведет.

— А ты–то чего прибежал?

— Там… Помочь нужно. — Младший сержант тяжело сполз на землю. — Я извиняюсь, я контужен…

Бывший студент наклонился в сторону, и его вдруг тяжело и сухо стошнило.

— Женька, ты чего? — Зверев подбежал к товарищу.

— Контузия, — сказал Гольдберг, наклоняясь над Кошелевым. — Чем помочь–то? Там что, кто–то ранен?

Тот помотал головой и содрогнулся в жестоком приступе сухой рвоты.

— Сутки не ели, — спокойно заметил Медведев, — блевать и то нечем. Это пройдет. Товарищ лейтенант, разрешите, я сбегаю? Возьму отделение…

Лесную тишину разорвал женский крик. Дикий, выворачивающий вопль взлетел над деревьями и тут же оборвался, словно женщине с размаху зажали рот.

— Медведев, за старшего! — быстро скомандовал лейтенант. — Второе отделение — за мной!

Кричали недалеко, метрах в ста, а в такой глухомани звуки теряются быстро. Рота ушла от опушки километра на полтора, и продиравшемуся сквозь заросли Волкову оставалось только надеяться, что по лесу не шастают охотнички в серой форме. Он запоздало подумал, что надо было прихватить карабин, и, на бегу расстегнув кобуру, выхватил ТТ. Все это было, конечно сплошным нарушением Устава, и Гольдберг будет абсолютно прав, если взгреет дурного комроты по–комиссарски. Однако сейчас Волков мог думать только о том, что где–то рядом кричала женщина. Ротный, наверное, проскочил бы мимо, но тут слева из кустов раздалось мычание, словно кто–то пытался выть с закрытым ртом, и успокаивающий голос Берестова. Лейтенант медведем проломился через орешник и оказался на маленькой прогалине. У сломанной березы на траве неподвижно лежала девушка в синей форменной юбке и гимнастерке. На вид ей можно было дать лет двадцать: обычное милое лицо, выбившиеся в беспорядке из–под берета густые черные волосы. Казалось, она спала, но земля под каблуками тяжелых армейских сапог была разрыта, разворочена, словно девушка билась и скребла ногами.

— Обморок. — Берестов, стоявший на колене рядом с санитаркой, легко поднялся навстречу командиру: — Слава Богу, я уже думал, придется бить.

Он повернул руку, внимательно осмотрел ладонь.

— До крови прокусила. Истерика.

Вслед за лейтенантом на поляну выбежали шесть красноармейцев.

— Что здесь произошло? — Лейтенант понимал, что вопрос звучит глуповато, но ничего умнее в голову не пришло.

— Мы на них, собственно, случайно наткнулись, — ответил старший сержант. — Я возвращался с Кошелевым, смотрю, лежит санитарная сумка. Поискал вокруг и нашел хозяев. Мне с первого взгляда показалось, что с ними что–то не так

Он кивнул в сторону, и Волков, наконец, обратил внимание, что кроме санитарки и комвзвода на поляне присутствуют еще двое. На земле, обхватив руками колени, сидела худая женщина лет тридцати — тридцати трех с тонким красивым лицом. Судя по шпале на петлицах медицинской службы, перед лейтенантом был старший военфельдшер. «Что–то я тут самый младший по званию получаюсь», — подумал ротный. Рядом с женщиной стоял, тяжело опираясь на винтовку, невысокий плотный ефрейтор лет сорока, черные от въевшегося масла руки выдавали в нем шофера. Круглое, скуластое лицо имело какое–то болезненно тупое выражение, и от этого Волкову стало не по себе. Лейтенант подошел к врачи опустился на одно колено и осторожно коснулся ее плеча.

— Товарищ старший военфельдшер…

Ротный запнулся. Ситуация была явно неуставная, и как тут представляться, он не знал. А еще его очень беспокоило то, что ни женщина, ни шофер никак не отреагировали на появление новых людей. И глаза у товарища старшего военфельдшера были какие–то нечеловечески черные. Приглядевшись получше, лейтенант резко встал: зрачки у врача были расширены настолько, что занимали всю радужку.

— Она в шоке, — тихо сказал Берестов. — Как и водитель. И, честно говоря, мне это очень не нравится. Эта женщина — военный врач, крови она должна была видеть больше, чем мы с вами вместе взятые. Я же помню германскую: мужики падают в обморок, а сестрички держатся.

— Может, под обстрел попали? — подумал старший лейтенант. — Когда людей накрывает, бывает, и умом двигаются.