«За нашу и вашу свободу!» Герои 1863 года

Столь же решительный и крутой поворот претерпела внешняя политика повстанческого правительства. Была перестроена дипломатическая служба. Если раньше все повстанческие политические агенты подчинялись Чарторыскому, то теперь в его ведении остались лишь осуществляемые им самим сношения во Франции и Англии, а агенты в Турине, Риме, Вене, на Балканах и в Турции были поставлены в непосредственное подчинение Жонда Народового. Это дало Траугуту возможность получать значительно более полную и объективную информацию, а затем и восстановить прерванные связи с революционными кругами. Не случайно в «Отеле Лямбер» раздавались нарекания на недостаток доверия со стороны Жонда Народового.

Личная религиозность Траугута, его столь, впрочем, широко распространенная в то время манера ссылаться на провидение и божью волю давали повод для того, чтобы — с похвалой или порицанием — изображать его фанатиком и т. п. Примечательно, что это вызывало протесты самого Траугута, который, как сообщает Маевский, «искренне разъяснял мне, что упреки в клерикализме, адресуемые егоЖонду, несправедливы». Но националистическим историкам не важны были ни возражения Траугута, ни подкреплявшие их его конкретные действия, их вполне устраивала возможность прикрывать именем героя восстания 1863 года свою националистическую пропаганду. Они не только ретушировали факты, но и скрывали их. Известно, что еще накануне второй мировой войны в одном из монастырей Варшавы хранились собственноручные заметки Траугута, чтото вроде дневника, который он вел в годы, предшествовавшие восстанию. Но этот ценнейший документ не только не был опубликован, но и оставался тайной для историков, поскольку, как можно догадываться, не вполне соответствовал тому облику Траугута — верного сына церкви, который хотели закрепить владельцы его записок.

Возвратимся к международной политике. Траугут все более убеждался в том, что помоши извне польское восстание может ожидать не от буржуазных монархических правительств Запада, а от революционных сил. Вновь завязанные контакты с венгерскими и итальянскими революционерами занимали все большее место во внешнеполитической деятельности повстанческого правительства, на их основе начала вырисовываться принципиально новая концепция всей освободительной борьбы. Выступать не только против царизма, но против всех угнетателей польского народа, нанести объединенными силами революции удар по самому слабому звену международной реакции — Австрии — так рисовалась Траугуту перспектива борьбы. И он не остановился перед такой перспективой в нерешительности, как это случилось ранее с некоторыми его «красными» предшественниками, переговоры которых с Гарибальди и Кошутом оставались бесплодны. По полномочию, данному Траугутом, повстанческий политический агент в Италии Юзеф Орденга подписал совместно с представителем Венгерского комитета ветераном революции 1848—1849 годов генералом Дьёрдем Клапкой 8 марта (н. ст.) 1864 года в Париже трактат о союзе между повстанческой Польшей и революционными силами Венгрии в борьбе против Австрии и царской России. Эту борьбу союзники обязались вести рука об руку до тех пор, пока оба народа не будут свободны. Примечательно, что в трактате были специально зафиксированы национальные права славянских народов, входивших в состав Венгрии. Один из последних документов, подписанных Траугутом как главой Жонда Народового 7 апреля (н. ст.), была ратификация этого договора. Траугут писал: «Целью настоящего трактата является завоевание полной независимости Польши и Венгрии, а вместе с тем максимальная поддержка дела свободы народов и справедливости».

Уже после ареста Траугута, но в соответствии с намеченной им политической линией Юзеф Орденга подписал на острове Капрера союзный договор с Джузеппе Гарибальди, вождем итальянских революционеров.

Чрезвычайно интересно, хотя и не поддается пока дальнейшей конкретизации, сообщение Маевского: «Когда речь шла о европейских революциях, Траугут упомянул в общей форме, что на основании какихто своих связей и информаций из России может предполагать, что где-то в тылу империи, то ли в Казани, то ли в каком-то подобном месте, готовится вспышка какого-то вооруженно-бунтарского движения». Вероятнее всего, Маевский ошибочно связывает этот разговор с раскрытым значительно ранее «казанским заговором» (Маевский прямо говорит, что заговор был раскрыт «вскоре»). Но сам факт беседы, свидетельствующий об интересе Траугута к перспективам революционного движения в России и о каких-то неизвестных нам его контактах в России, представляет ценный штрих, в полной мере согласующийся с общими тенденциями его политики начала 1864 года.