За нашу и вашу свободу. Повесть о Ярославе Домбровском

— Дорогой Тео, — в ответ на его удивление говорил Ярослав, — пока армия бездействует, мне в ней нечего делать. Военных действий нет. Более того, от своих друзей — Делеклюза, Флуранса да и других я знаю, что Париж ведет переговоры с Версалем. Наши идеалисты из Центрального комитета все еще надеются договориться с Тьером. Они не понимают, что он просто тянет время, чтобы накопить силы и ударить по Парижу. Вот когда гром грянет, ты меня увидишь на посту.

Впрочем, Теофиль увидел Ярослава, так сказать, «в действии» и несколько раньше. Двадцать второго марта случилось обоим Домбровским вместе с Лавровым проходить через площадь Оперы. Когда они вступили на улицу Мира, они увидели странное зрелище. Большая толпа с криками двигалась по всей ширине улицы. Это были необычные демонстранты — сверкали цилиндры и монокли, рдели в петлицах бутоньерки, развевались черные плащи, подбитые белым шелком. Они размахивали тростями и стеками и кричали:

— Долой Центральный Комитет!

— Долой убийц!

— Да здравствует Национальное собрание!

— Долой Национальную гвардию!

— Да здравствует армия!

— Да здравствует Тьер!

— Долой Интернационал!

— Долой самозванцев!

Вся эта толпа хлынула в широкое устье Вандомской площади.

— Узнаёте этих господ, Петр Лаврович? — спросил Домбровский.

— Я ведь здесь в Париже еще новичок. А вы, Ярослав, можно сказать, старожил. Вижу, что это публика из аристократических кварталов. Элита!

— Да, элита. И притом такая, которая из класса производящего превратилась в класс присваивающий.

Лавров одобрительно глянул на Домбровского:

— Ого! Вижу, дружба с бланкистами пошла вам на пользу. А кто же все-таки тут, так сказать, персонально?

— Я вижу среди них и бонапартистов, и так называемую «партию порядка», и орлеанистов. Вот этот маленький, в распахнутом пальто, — Анри де Пен. А этот высокий, с седыми подкрученными усами, — бонапартист из самых ярых — «мамелюки» их называют — сенатор Жорж де Геккерен…

Лавров вскрикнул, пораженный:

— Геккерен? Позвольте, это ж, значит, проклятый Дантес, убийца Пушкина!

Впервые Домбровский видел своего старого учителя в такой ярости.

— Верите ли, Ярослав, — сказал Лавров, глядя вслед высокой фигуре Дантеса, — у меня бы рука не дрогнула пустить в него пулю. Этакая мразь дожила до нашего времени, а убитого им гения нет с нами вот уже почти сорок лет. Конечно, совершенно естественно, что сволочь Дантес в лагере убийц. А Пушкин, я не сомневаюсь, был бы с нами.

Домбровский тем временем внимательно вглядывался в проходящую толпу демонстрантов. Потом он сказал:

— Тео, сними-ка ружье с ремня. Нечего ему сейчас болтаться за спиной. Это не мешок.

— А! — беспечно воскликнул Теофиль. — Мне руки нужны для другого.

Он вынул из кармана трубку и начал неспешно набивать ее табаком.

— Я ошибаюсь, Ярослав, — спросил Лавров обеспокоенно, — или вы действительно что-то заметили в толпе?

— Да, заметил. У многих в руках пистолеты. Да и трости их, по-видимому, не безобидны. Ручаюсь, что в них спрятаны стилеты.

От толпы отделились двое молодых людей, одетых как на бал. Они подошли к Теофилю. Один из них сказал:

— Давай ружье, скотина!

Они принялись снимать с Теофиля ружье. Ярослав вынул из обоих карманов по пистолету и скомандовал:

— Руки вверх!

Оба негодяя подняли руки. Домбровский:

— Кру-гом!

Они повернулись, как на строевом учении.

— Бегом марш!

Они быстро, не оглядываясь, побежали и замещались в хвосте толпы.

Ярослав сурово посмотрел на брата и ничего не сказал. Тот, красный от смущения, стаскивал с себя ружье.

— Теперь это, кажется, уже лишнее, — улыбаясь, сказал Лавров.

С Вандомской площади донеслась беспорядочная револьверная стрельба.

— Нет, не лишнее, — сказал Домбровский. — На площади Генеральный штаб Национальной гвардии. Они на него напали.

И он бросился по направлению к площади. Лавров и Теофиль за ним.

Толпа осаждала здание штаба. У стен его лежали раненые и убитые национальные гвардейцы.

— Что они там, в штабе, голову потеряли?! — крикнул в гневе Домбровский. — Бежим кругом.

Но в этот момент в здании штаба раскрылись центральные ворота. Оттуда вышел взвод гвардейцев. Они вскинули ружья. Командовавший ими человек в генеральской форме взмахнул саблей. Раздался залп. Толпа покатилась с площади. В две минуты ее точно вымело.

— Наконец-то нашелся хоть один разумный человек, — сказал с удовлетворением Домбровский, вглядываясь в фигуру генерала. — Это, кажется, Бержере. Я, однако, не знал, что они уже раздают генеральские чины. Рановато…

Они пошли по площади. Она была усеяна брошенными кинжалами, револьверами, дубинками, кастетами.

— Хорошо, что я это увидел собственными глазами, — сказал Лавров. — Я сегодня еду в Лондон и смогу рассказать об этом Марксу как очевидец.

— Когда вы вернетесь? — спросил Домбровский.

— Думаю, недели через две. Путь нелегок.

— Вы вернетесь в войну, — сказал Домбровский уверенно.

Глава 34 Черепахи тянутся к морю