За нашу и вашу свободу. Повесть о Ярославе Домбровском

Выдающаяся энергия Шварце, его искусство конспиратора, его революционный пыл обратили на себя внимание руководителей подполья, и в июле 1862 года он был введен в состав Центрального национального комитета. Домбровского, который тогда играл в комитете руководящую роль, сразу потянуло к Брониславу. Конечно, решающее значение имела близость, если не совпадение их политических взглядов. Несомненно, Домбровского пленял и революционный темперамент Шварце, и его талант организатора. Немало для этой завязавшейся дружбы значило и то, что Бронислав Шварце был другом Кеневича, Гейденрейха и Звеждовского, близких друзей Домбровского и активных деятелей повстанческого подполья.

Ярослав знал через Пелю, что после его ареста летом шестьдесят второго года фактическим руководителем подпольной работы стал Шварце. И вот он схвачен царскими жандармами.

Тревожное беспокойство владело обоими друзьями.

— Теперь, после наших арестов, — делился Домбровский своими мыслями с Брониславом на очередной прогулке, — когда руководство в Центральном национальном комитете перешло, очевидно, к Гиллеру и Авейде, я боюсь, что они свернут на умеренные компромиссные пути.

— Поздно! — сказал Шварце, который был настроен более оптимистично. — Их подталкивают низы организации, а они настроены радикально и непримиримо.

— Низы! Ты знаешь, как к ним относится Оскар Авейде. Я сам слышал, как он как-то сказал: «Наш заговор — это урод без головы с тысячами рук и ног». Слышишь? Урод! Так выразиться о народе!

Шварце перебил его:

— А меня, Ярек, беспокоят не столько эти двое — оба они люди вялые, и если не принесут пользы, то и не причинят особого вреда. А вот беды можно ожидать от Кароля Маевского. Это лакей аристократов. Они его заслали к нам в лагерь. Он ренегат по натуре. Язык у него хорошо привешен. Своей красивой псевдореволюционной болтовней он очаровал студентов-медиков и выскочил в «вожди». А кроме того, Ярек, он смертельно завидует твоей популярности.

Домбровский задумался. Он вспомнил заседание в городском комитете. Маевский высокопарно восклицал, обращаясь к нему: «Вы хотите создать польско-русский союз и этим дезорганизовать польское дело. Что за преступное легкомыслие? Втягивать русских в польские национальные дела! Отравлять нашу национальную идею домыслами Герцена и других славянских Гер… (тут Маевский сделал эффектную паузу и закончил) …остратов!»

— Но ведь Маевский как будто арестован? — спросил он. — Царские душегубы не щадят и своих.

— А хотя бы и так! — отмахнулся Шварце. — Значит, ему выгодно. У этого фрукта удивительное свойство: он попадает в цитадель всякий раз, когда это является для него лучшим выходом из положения.

Он взял Домбровского под руку и сказал:

— Я не смотрю на положение вещей так мрачно, как ты, Ярек. Не забудь, что в комитете остался Зыгмуит Падлевский.

— Вся надежда на него. Но справится ли он с этой компанией трусов?

— Ты их называешь трусами? Но ведь дело не только в их личных свойствах. Подобных им людей я видел, хоть и был тогда очень молод, и во Франции в сорок восьмом году. «Белые» и правое крыло «красных» материально заинтересованы в сохранении существующего порядка. Все, что они хотят, — это выторговать у царя более выгодные для себя привилегии, вроде шляхетской конституции и тому подобных мелких льгот. Нет, в Падлевском не сомневайся, Ярек. Программа прежняя, наша: наделение крестьян землей без выкупа, совместные действия с Петербургским комитетом «Земли и воли» и тесный союз с международной демократией, с Мадзини, с Гарибальди, с Герценом, с Бланки. Об этом мы и говорили с Зыгмунтом незадолго до моего ареста.

Домбровский тронул Шварце за плечо и сказал мягко:

— Бронек! Ты до сих пор не рассказал мне, как тебя взяли. Я понимаю, тебе неприятно вспоминать это. По себе знаю. Все же расскажи мне. Увидишь, тебе легче станет.

Шварце опустил голову и сказал глухо:

— Попался как мальчишка… Что ж… Слушай…

Утром одиннадцатого декабря Бронислав Шварце вышел из своей квартиры в доме Грабовского, что на углу улиц Медовой и Сенаторской. Он направился на улицу Видок, в дом тетушки своей Эмилии Гайрих. Влекли его туда отнюдь не родственные чувства: в доме этом помещалась подпольная типография газеты «Рух». Шварце был очень щепетилен в денежных делах. Немало людей в Польше хоть лично и не участвовали в подпольном революционном движении, но сочувствовали ему и вносили деньги на дело восстания. На каждый такой взнос выписывалась квитанция, и номера квитанций публиковались в газете «Рух». Такова была конспиративная форма отчетности, и Шварце скрупулезно ее соблюдал.

В кармане у него лежали в этот день восемнадцать таких квитанций, номера которых он собирался поместить в газете. В другом кармане, как всегда, лежал заряженный револьвер.

Шварце не знал, что типография в доме его тетки уже накрыта полицией. Не знал он и того, что неподалеку от входа в дом дежурит переодетый городовой с наказом всех впускать, а выходящих тащить в часть.