За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

— Пора образумиться, Теофиль. Бери пример с брата. Правда, было время, когда и Ярослав петушился и строил из себя Костюшко. Но ему было тогда семнадцать лет. В этом возрасте простительно… Я и сам (тут в голосе пана Виктора зазвучали сентиментальные ноты) в юности предавался политическим шалостям. Но тебе уже за двадцать. В эти годы Ярослав был уже серьезным человеком, боевым офицером русской армии.

Пан Виктор с удовольствием посмотрел на ленточку орденов, пестревшую на мундире старшего сына.

— Ярек коханый, — сказал он ласково, — письма, которые ты нам посылал с Кавказа, — это поэма! Что за слог! Какая экспрессия! Ты мог бы их обработать и передать в ту польскую газету, о которой говорил Юзеф. Она, конечно, будет вновь разрешена к выходу.

— Что ж, — сказал пан Юзеф, — ее редактор пан Иосафат Огрызко — мой старый приятель еще по минской гимназии. Могу дать тебе к нему письмо.

— Неужели ты это сделаешь, Ярослав?! — крикнул в негодовании Теофиль.

Ярослав молча улыбнулся и ничего не ответил.

Теофиль вышел, хлопнув дверью.

— Мне просто неловко, извините мальчика… — смущенно сказала мать.

— Ничего, ничего, — успокоительно заметил пан Юзеф.

— Я успокою его, — молвил Ярослав и вышел из комнаты.

Он нашел брата в саду. Теофиль ходил по тропинке, нервно отшвыривая ногами комки снега. Ярослав неслышно подошел сзади и положил руку ему на плечо. Теофиль сумрачно посмотрел на него и отвернулся.

— Еще немного, — сказал Ярослав, — и ты стал бы в раздражении и в горячности выдавать то, что тебе доверили.

Теофиль изумленно посмотрел на него.

— Значит, ты…

— Армия приучила меня к осторожности и к маневру, — сказал Ярослав.

Он взял Теофиля под руку.

Родственники смотрели на них в окно. Видно было, как братья гуляют по саду, беседуя живо и, по всей видимости, дружески.

— Каким благоразумным, я бы даже сказал мудрым стал Ярослав, — заметил одобрительно пан Юзеф. — Он несомненно благотворно повлияет на Теофиля.

— Ярослав далеко пойдет, — поддержала сына пани Дукляна. — Твоя школа, Виктор. Ты сумел воспитать сына.

Пан Виктор удовлетворенно улыбнулся. В саду между тем Ярослав говорил:

— Не только у нас, во всем мире происходит движение за свободу. Смотри, Тео! В Италии Гарибальди борется за освобождение своей родины. За океаном Линкольн вступил в борьбу против невольничества в южных штатах. В России все кипит и ждет сигнала! Не только в Петербурге. Я знаю, что и у вас в Киеве что-то происходит.

— Да, Ярек, — подхватил Теофиль, — у нас есть конспиративный польский центр университетской молодежи. Мы объединились с украинскими народниками. Ты слышал о хлопоманах?

— Да. Мы хотим установить с ними связь.

— Кто это вы? Расскажи…

Глава 13 Люди находят друг друга

Быстро пролетели московские дни. Утром 15 февраля 1860 года поручик Домбровский стоял в рекреационном зале в строю слушателей Николаевской Академии генерального штаба. Ему понравилось, что парадности отдается мало времени в учебной программе академии. Сразу после краткой молитвы («Отче наш…», а для католиков «Pater noster») и гимна «Боже, царя храни» пошли в класс. Первый урок — высшая тактика. Предмету этому уделялось исключительное внимание — десять часов в неделю. Преподавали его самые выдающиеся тактики того времени — генералы Милютин и Драгомиров. С особым тщанием вникал Домбровский в учение о штыковой атаке. В лекциях профессоров он нашел развитие своего глубокого убеждения, вынесенного им из собственного боевого опыта, — о решающем значении штыка в бою.

Как ни насыщены были занятиями дни слушателей академии, все же оставалось время и для досуга. А свободным временем офицеры-«академики» могли располагать по собственному усмотрению.

Оторванный во время войны от общения с близкими ему по духу людьми, изголодавшийся по книгам, по журналам, по свободному обсуждению политических вопросов, Домбровский с жадностью наверстывал упущенное. Со свойственной ему схватчивостью он быстро разобрался в современных философских и политических проблемах, в том числе и наимоднейших из них — фурьеризме и прудонизме. Однако не отвлеченные теории влекли его к себе, а практическое действие. Читая стихи своего любимого Некрасова «Я призван был воспеть твои страданья, терпеньем изумляющий народ», восхищаясь им, Домбровский в то же время твердо знал, что сам-то он призван не воспевать страдания своего народа, а избавить его от них. Он знал, что академия, неведомо для себя, отточит в нем качества борца. Он сознавал, что время борьбы близко, но еще не приспело. Нужна организация, нужны люди. Он принялся искать этих людей и нашел их. Не только в Академии генерального штаба, но и в Инженерной академии (что в Михайловском замке) и в Артиллерийской академии (что на Выборгской стороне, за Сампсониевским мостом). Невелико было число учащихся во всех этих военно-учебных заведениях — не более двухсот, из коих свыше ста — в Инженерной академии. Все они знали друг друга, многих связывали не только личные дружеские узы, но и общие политические симпатии.