За несколько лет до миллениума

Ухватив большие для него весла, он стал подворачивать лодку, чтобы ее совсем не залило.

— Дед, дед! Де-да! — истошно кричал он.

Ответом ему стал орлиный клекот. Закрыли солнце огромные крылья. Мальчик вскинул голову: могучая птица упала в лодку, тут же взмыла из нее с рыбиной в когтях и роняя в волну добычу. И снова гневный клекот, тень крыльев. Желтые злые глаза, кривой клюв. И еще одна рыба в когтях.

— Я понял! — закричал мальчик. — Я отдам, отдам рыбу! — кинув весла, он стал выбрасывать из носового отсека пойманную им и дедом рыбу. — Я отдам! Я все отдам!

Все здесь — и страх перед природой, и любовь к деду, и языческая надежда на справедливость реки, поэтому и счастливый конец рассказа воспринимается как единственно верный. Читая этот рассказ, я почему-то вспоминал Хемингуэя с его повестью «Старик и море» и еще рассказ Олдриджа «Последний дюйм».

Вроде бы совсем простенький рассказ «Ралли». Рядом с деревенькой, где жизнь размеренна и ежедневно ясна и понятна от первого до последнего часа, прошла трасса международного ралли. И сколько пересудов это вызвало в деревне, как ее взбаламутило! Как готовились жители ко встрече с иностранцами, как гадали, что будет и как это случится! А машины — чужие, непонятные, разрисованные — мелькнули близ околицы, подняв пыль и оставив за собой озадаченных собак, и исчезли в пространстве, словно их и не было. И надо опять привыкать к прежней жизни с ранним подъемом, дойкой коровы, кормлением кур во дворе… И все это сделано смачно, вкусно, с реалиями деревенской жизни. Вот тем и отличается писатель от графомана — у него все работает на читателя: и слово, и сюжет, и детали, и незамысловатые откровенные диалоги, даже атмосфера покоя, повисшая над селом.

Или жуткий в своей безнадежности рассказ «Теленок» о деревенском правосудии, как топили воров, сведших и забивших корову с родного материнского двора. Здесь на сюжет играет все: подчеркнутые детали, обычаи, поступки людей, и до слез горек образ городской десятилетней девочки, приехавшей с отцом на рыбалку и столкнувшейся впервые в жизни со страшными ее реалиями.

Б. Екимов замечен столичной критикой, ему посвящено немало критических строк, поэтому я не буду вдаваться в детальный разбор его прозы — отделять несомненные достоинства от случайных неудач.

Скажу прямо: читать Б. Екимова всегда интересно, порой горько. Его проза публицистична и социально остра. Читая его, задумываешься над тем, что же такое наша жизнь и почему в ней устроено все ужасно несправедливо. Каждый человек рожден для любви и счастья, достаточно оглядеться по сторонам, вдохнуть свежий воздух реки и степи, упасть в траву или пройти в поисках грибов по осеннему спокойному лесу, достаточно каждому из нас посмотреть свои детские фотографии, чтобы понять это, но почему же так беспросветно и серо проходит порой жизнь?

Второе состояние души

Трудно писать о друзьях. Еще труднее о начальстве. Напишешь хорошо — скажут, что облизываешь. Напишешь плохо — скажут, что фрондируешь, ни в грош никого не ставишь. А Владимир Овчинцев — глава областной писательской организации, причем уже не один срок, депутат областной думы, и вообще весь в политике, иногда даже думаешь, откуда он время берет, чтобы стихи писать? Без него писательская организация давно бы развалилась, это факт, к тому же писательский авторитет, который еще все-таки существует, дает Владимиру политический вес. К чести В. Овчинцева, на скудные писательские закрома он не смотрит, на книги свои всегда находит средства. Кстати, модное слово такое пошло «спонсоры», никак не могу понять, чем хуже привычное и уже устоявшееся с купеческих времен «меценат»? А то, что относится Овчинцев к чиновничьему сословию, так что с того? Кем Грибоедов был? Да и Ломоносов, если смотреть шире! Говорят, даже Андропов обращался порой за вдохновением к Музе и даже писал неплохие стихи. Тиран Сталин по молодости лет баловался стихами. Несколько его стихотворений даже включено в хрестоматию по грузинской литературе в конце XIX века. А сколько серых чиновников от литературы ушло в небытие, оставив лишь толстые томики собраний своих сочинений, которые пока остаются в библиотеках по причине того, что новые книги (а они именно такие за невостребованностью!) трудно списать. Социальная принадлежность еще ни о чем не говорит.