За огненной чертой

В тот же день стало известно, что в Ельне повешен начальник полиции — головорез Иван Брестнев. Реки слез выплакали люди из-за зверств Брестнева и его сподручных, успевших ограбить всю округу. И вдруг его повесили сами немцы. Это был иезуитский маневр врага. Руками своих ставленников — полицейских и старост — фашисты грабили и мучили население, а затем, чтобы замести следы и показать себя «добрыми», сами уничтожали своих холуев. Так случилось и с Брестневым. То же самое они сделали с полицейским из Шмакова, Стодолищенского района. Сначала его руками уничтожали патриотов, а затем покончили с ним самим. На трупе прикрепили плакат: «Уничтожен за издевательство над населением».

Идти через Ельню было опасно: кто знает, как поступит Глинка. Да в этом и не было необходимости — обстановка в городе для нас ясна и связь с новыми людьми налажена. Мы заторопились туда, где, безусловно, нас ждали с нетерпением.

И вот снова Жабье. Ночь. В печурке трещат дрова. На сколоченном из досок столе стоит сплющенная гильза от снаряда. В нее палит бензин, перемешанный с солью, заправлен фитиль. Коптилка нещадно дымит. Мы сидим с Капитановым, с которым утром отправимся в Коробец. Неожиданно стук в дверь. За дверью очень знакомый голос: «Андрей Федорович здесь живет?»

Входит Ратников, высокий, светловолосый богатырь, бывший работник райкома партии.

— Наташа, смотри-ка, твой дядя пришел! — закричал я, а сам думаю: «Только бы догадалась... Слишком часто к нам приходят люди. У хозяев могут появиться подозрения».

Наташа поняла меня и — сразу на шею к своему «дяде». Тот, конечно, удивился, но виду не подал. Только потом он сообразил, в чем дело.

И вот мы все втроем в Коробце, у Василия Васильевича. Кроме нас здесь уже Гриша Верман, бывший ученик Казубского, Володя Медведченков, старший лейтенант-артиллерист, бежавший из плена. Шура Радьков и Вадим Дрейке, ребята лет четырнадцати-пятнадцати, несут охрану на улице. Гусев по какой-то причине явиться не смог.

Все собравшиеся очень озабочены. Стало известно, что вновь назначенные старосты и полицейские начинают входить в роль, точно выполняют указания оккупационных властей, проводят регистрацию населения, выдают «окруженцев» и сбежавших военнопленных. В волостях берут на учет коммунистов и комсомольцев. Надо ждать репрессий: ставленники врага наглеют. В одной из деревень Всходского района, где жил бывший работник из Ельни коммунист Беляков, проходил деревенский сход.

— Немецкой армии требуется продовольствие, чтобы успешно закончить войну, — заявил староста. — Почему не сдаете поставки? Это вам не при большевиках, с ними покончено. И носа ни один не высовывает. Так что перемен не ждите, сдавайте продовольствие.

Беляков не выдержал:

— Коммунисты были, есть и будут! — сказал он так, чтобы слышали все присутствующие.

Староста и полицейские в кровь избили Белякова. Только вмешательство односельчан остановило дикую расправу.

А вот какой случай произошел в деревне Крутица с жившим там Гусевым. Однажды Ивана Павловича вызвали в канцелярию бургомистра для регистрации. Он явился. Канцелярия была полна людей, вызванных по той же причине. Большинство присутствующих знали, кто такой Гусев. Деревня Крутица расположена в лесном краю, вдалеке от больших дорог и районных центров. Немцы туда почти не наведывались. Местные жители хорошо относились к Ивану Павловичу и его семье.

— Фамилия, имя и отчество? — громко спрашивает у Гусева бургомистр.

Гомон в канцелярии стих: что ответит секретарь райкома?

— Иван Павлович Гусев.

— Партийность?

— Член Всесоюзной Коммунистической партии большевиков!

Односельчане застыли от изумления. Бургомистр явно растерялся, не зная, как реагировать на услышанное. В его небогатой практике не было случая, чтобы кто-нибудь в присутствии посторонних назвался коммунистом. Да и кто сказал это — секретарь райкома! Не боится — значит, силу имеет. Шмыгнув носом, бургомистр поскреб лохматую голову и изрек:

— Послушайте, гражданин Гусев, а может, мы этого записывать не будем? А?

— Как хотите. Я не настаиваю. Мое дело было ответить на ваш вопрос. Да, я коммунист, от своей партийности не отрекаюсь и горжусь, что принадлежу к партии большевиков!

— Так мы писать не будем, — сказал бургомистр, несколько оправившись от смущения.

— А я и не настаиваю. Поступайте, как знаете. Меня это не касается! — отрезал Иван Павлович и ушел с высоко поднятой головой.

Бургомистр, бесспорно, испугался. Он так и не решился сообщить в комендатуру, что в их деревне живет секретарь райкома партии...

Многое было переговорено в тот раз у Казубского. Единодушно решили: пора выступать. Не назначили только день начала открытой борьбы — не решились сделать это без Гусева.

Участники совещания предложили Ратникову возглавить отряд. Он замялся, обещал подумать. Утром мы узнали, что Ратников исчез.

Вскоре состоялась еще одна встреча в Коробце. На ней по-прежнему не смогли договориться, когда выступать и кто будет во главе отряда. Гусев не знал, что собрались и, естественно, не пришел.