За огненной чертой

Нас было всего семь, остальные уехали по заданию в соседние деревни. Силы неравны. Однако на нашей стороне внезапность — верный помощник в рискованных операциях.

В Кононове нам удалось узнать точный план дома, в котором проводилось совещание. Дом имел одну дверь и четыре окна, выходившие на две стороны. Председательский стол стоял напротив двери, а участники совещания сидели спиной к ней. Это было выгодно нам: когда мы появимся, нас увидит вначале только председательствующий.

Тут же разработали план. Двое партизан остаются с лошадьми. Если вылазка окажется неудачной, они прикроют наш отход. Мы с Вадимом заходим в хату и командуем: «Руки вверх!» Тем временем Шура Радьков, Леша Юденков и Алексей-Акробат выбивают окна и всовывают в них стволы винтовок и пулемета. Если нам окажут сопротивление, я бросаю противотанковую гранату, и мы с Вадимом выскакиваем из хаты. После взрыва ребята открывают огонь из всех видов оружия.

Все мои спутники, а большинству из них было 14–15 лет, сразу посерьезнели, собрались, подтянулись.

Волостное управление. Кругом много лошадей. На улице — ни души. Мы тихонько подъехали, соскочили с саней и каждый кинулся занимать заранее намеченное место.

На груди у меня автомат, в левой руке — маузер со взведенным курком, в правой — противотанковая граната. У Вадима гранаты заткнуты за пояс, а в руках — немецкий автомат на боевом взводе. Тихо зашли в сени. Постояли, прислушались. Из-за двери доносился визгливый, но уверенный голос:

— Победоносная германская армия... коммунисты предали Россию... бороться против партизан!

Я кивнул Вадиму:

— Пошли!

Открываем настежь дверь. Все присутствующие, кроме бургомистра, сидят к нам спиной. Увидев нас, бургомистр осекся на полуслове.

— Именем Советской власти вы арестованы! Встать! Руки вверх! Если кто двинется с места, взорву всех к чертовой матери! — рявкнул я.

В то же мгновение в окнах вылетели стекла, и в хату грозно заглянули стволы винтовок и пулемета. Вадим, стоя рядом со мной, поводил из стороны в сторону автоматом.

— К оружию не прикасаться! — продолжаю командовать я. — Всем отойти вправо и стать к стене лицом! Не шевелиться, сволочи!

Винтовки и автоматы фашистских прислужников стояли в углу возле большой русской печи, но к ним никто даже не потянулся.

Убедившись, что старосты и полицейские не думают оказывать сопротивление, Шура и Леша покинули свой пост у окон, притащили длинную веревку, которой обычно увязывают сено, и мы стали по одному выводить во двор старост и полицейских. Ребята обыскивали их, вязали им руки назад и укладывали на сани. Кое у кого из них мы обнаружили за поясами и в карманах пистолеты и наганы. Прихватив с собой документы волостной управы и лучших лошадей, мы распределили наш живой груз по саням. На последних санях установили пулемет и рысью покатили.

В деревне Деркна собрали общее собрание. Это был суд народа над изменниками. Приговор выносили местные жители. Документов для обвинения хватало. В наших руках были ведомости о поставках и списки выданных предателями патриотов. Да что ведомости и списки! Рядом были люди, которых мучили и грабили предатели. Суд был справедливым и беспощадным. Бургомистра и еще четырех человек постановили расстрелять. Приговор тут же привели в исполнение. Старост и полицейских распустили по домам с условием, что они прекратят работать ни врага. А нескольких человек, о которых хорошо отзывались местные жители, мы даже взяли с собою в партизанский отряд.

Среди полицейских, о которых особенно плохо отзывались крестьяне, оказался и мой «знакомый» — тот самый, что отобрал у Ивана Павловича Гусева одеяло и солому, когда мы шли из-под Вязьмы в колонне военнопленных. Я узнал его, но не подал виду. Пусть судит народ. И от народного гнева предатель не ушел. Пуля оборвала гнусную жизнь подлеца. Среди казненных был и какой-то начальник из Починка, прибывший выколачивать продовольствие для фашистской армии.

На базу полка наша небольшая группа вернулась с богатыми трофеями. Мы привезли много отличного оружия, пригнали более десятка лошадей. Кроме того, доставили в полк пополнение, а главное, создали в Починковском районе партизанский отряд.

Вскоре штаб полка перебазировался в деревню Болоновец, которая стала нашей партизанской столицей, нашим надежным гнездом в лесу.

Штаб у нас был небольшой, но работоспособный. В то время он состоял лишь из командира, комиссара, начальника штаба и его помощника, обязанности которого исполнял учитель Владимир Иванович Четыркин. Переводчиком был Лазарь Израилевич Ротенштраух, бывший студент Львовского университета, прибывший в наш полк в самом начале его деятельности вместе с группой Ильи Кошакова. В штаб входил также начпрод Харлампович. Ну и, естественно, был еще писарь.

Наше внимание по-прежнему привлекал Спас-Деменский большак.