За огненной чертой

Со Штифиркиным же сложилось по-другому. Через несколько дней я узнал, что астроном попросту голодает. Достать продукты было негде, а попросить он то ли боялся, то ли стеснялся. Я пожурил Харламповича, приказал взять Витамина на довольствие и выделять ему столько же продуктов, сколько получают все остальные. Паек, правда, был скудным, но с голоду никто не умирал.

Через несколько дней выясняется, что Штифиркин по-прежнему живет впроголодь. То, что можно было съесть всухомятку, он съедал, а мяса или супа не варил: не было котелка. Пришлось позаботиться и об этом.

Наступило время готовить аэродром для отправки на Большую землю офицеров-беловцев и наших раненых. [221] С этой целью мы вновь заняли деревни Старые и Новые Луки и поселок гортопа. Рядом с Луками было несколько полей. Подполковник Войт, оказавшийся в числе офицеров-беловцев, знал в этом деле толк. Обмерив однажды на рассвете поля, он пришел к выводу, что здесь вполне можно принимать небольшие самолеты. В Москву, в штаб фронта, полетели радиограммы о том, что аэродром готов. Оттуда ответили, что каждую ночь будут высылать по десять По-2.

Началась эвакуация командного состава частей Белова. В числе первых вылетел майор Солдатов, возглавлявший по приказу штаба фронта офицеров-беловцев. Он составил график очередности отправки офицеров. Следить за отправкой, быть старшим по всем вопросам эвакуации Солдатов назначил меня. Хлопот с этим делом оказалось порядочно, но помаленьку все наладилось.

Прибывавшие за беловцами самолеты обязательно доставляли нам что-нибудь из продовольствия и медикаментов. Но больше всего радовались партизаны, когда находили среди грузов табачок. С каждой группой беловцев мы эвакуировали и своих тяжелораненых.

Подполковник Войт сказал мне перед отлетом:

— Послушай, комиссар, отправь со мною своего братишку Лешку. Он еще ребенок, а впереди у вас тяжелые бои. Детское ли это дело? В советском тылу парнишка не пропадет. Обещаю, что помогу, а в случае чего — усыновлю, если вы с матерью не будете против.

Поразмыслив и посоветовавшись с Василием Васильевичем, я решил отправить на Большую землю и Лешу, и Сашу. К этому времени улетели почти все ребятишки, теперь пришла Лешина очередь. Я просил его передать привет Наташе, маме, поцеловать Славочку (я еще не знал о его гибели), а главное — заботиться о них. Лешка пообещал все исполнить в точности. Самолет набрал скорость, оторвался и вдруг кувырком полетел на землю. К месту аварии бросились партизаны, а я даже не мог покинуть взлетную площадку: приближался рассвет, мы торопились отправить оставшиеся машины.

Какова же была моя радость, когда через несколько минут ко мне подбежал живой и невредимый Лешка и сообщил, что самолет действительно разбился, но все люди живы и нет даже раненых, все отделались ссадинами и синяками. Самолет, оказывается, зацепился за высокую ель. Леша и Саша улетели следующей ночью.

Во время эвакуации беловцев и после нее с самой лучшей стороны показали себя бесстрашные советские летчики. Летая под постоянным обстрелом, каждую минуту рискуя жизнью, они четко выполняли самые сложные задания. Особой любовью пользовался у партизан бесстрашный летчик Тимофей Ковалев, коренастый, добродушный, застенчивый смоленский парень. Памятной ночью 17 июня 1942 года именно его самолет взял в Мутищах Наташу и маленького Славочку. Недалеко от линии фронта самолет был подбит, но летчик мастерски посадил его на «ничейной» земле. Славочку убило осколком снаряда. Под вражеским обстрелом Ковалев доставил Наташу с мертвым ребенком на руках в ближайшую воинскую часть, а затем с помощью танкистов отправился выручать самолет и вытащил-таки его за линию своих окопов.

Ковалев еще много раз прилетал к партизанам. Позднее с ним улетел начальник нашего штаба Иван Тимофеевич Хотулев, вместо которого был назначен Николай Сергеевич Дупанов, молодой, образованный офицер, закончивший перед войной военно-химическую академию.

С Ковалевым на доклад в штаб фронта вылетал Михаил Осташев. Еще раньше, до прихода беловцев, с ним улетел батальонный комиссар А. И. Разговоров. Ковалев прилетал к нам и тогда, когда у нас не было аэродрома. Он сбрасывал грузы прямо на сигнальные костры. Чтобы не допустить ошибки, он, бывало, снизится до самых верхушек елей, приглушит мотор и кричит:

— Эй, партизаны, волки лесные! Вы это или нет?

Партизаны, узнав Тимофея по голосу, хором отвечали:

— Мы!

— Черт вас разберет, а может, вы полиция? Кто у вас командир?

— Батя!

— А комиссар?

— Андрей!

— Ну что с вами делать? Получайте груз, хотя и не хочется вам его сбрасывать: поздно вы сегодня зажгли костры. 

Когда мы ожидали самолеты, из штаба фронта по рации нам сообщали, какие должны быть сигнальные костры и ракеты. Каждую ночь сигналы меняли. Делалось это для того, чтобы немцы не засекли их и не посадили советские самолеты на свои аэродромы. Обычно сигнальные костры зажигали лишь после того, как слышался гул моторов. Случалось и так: зажжем костры, а самолет окажется вражеским, и тогда вместо ожидаемых грузов на наши головы летят бомбы.