За оградой Рублевки

Когда закрывали реактор, простым нажатием красной кнопки отключали его от истории, на его успение собрался коллектив атомщиков, – инженеры, химики, управленцы, военные. Многие годы они оставались вместе с реактором. Питали его, лечили, принимали его роды, справляли его юбилеи. Сознавали себя частью огромного советского мира, который поручил им тайное, жреческое дело, как весталкам, сберегавшим в недрах горы священный огонь. На мертвый реактор положили цветы. Его оплакивали. Его отпевали.

Сейчас за озаренным пультом, где приборы в пластмассовых футлярах несут в себе эстетику пятидесятых годов, и еще можно заметить слабые биения отдельных умирающих клеток реактора, дежурит один-единственный престарелый оператор в белых одеждах. Сопровождает меня директор реактора, немолодой печальный атомщик, похожий на смотрителя музея. Рассказывает о своем загубленном детище, как моряки, всю жизнь прослужившие на могучем крейсере, что по старости разрезан автогеном и пущен на металлолом. Эту округлую глубокую полость с остатками стальной арматуры зальют бетоном, чтобы в толщи окаменелого раствора медленно, в течение целого века, остывала радиация, гасла жизнь ядерной машины, которая первоначально называлась ЛБ-120, что значит «Лаврентий Берия». Директор напоминает верного стража, который не хочет расстаться с умершим князем и ждет, когда его погребут в кургане вместе с телом великого воина.

Я перемещаюсь в катакомбах, убеленных немеркнущим млечным свечением, в котором теряется смена дня и ночи, зимы и лета. Машинный зал атомной станции бархатно ревет турбинами, накаленным паром, белеет одетыми в асбестовые шубы генераторами, мерцает множеством циферблатов и стрелок. Отсюда, на землю, сквозь гранит, изливаются электричество, пар, кипяток, освещая и согревая великолепный город в сосняках, где центральные улицы застроены неповторимой архитектурой сталинского ампира, а в зеркальном озере отражаются высотные башни, окруженные золотыми и красными иконостасами осени.

Советский Союз, спроектированное государство, развивался рывками, от проекта к проекту. Ликвидация неграмотности. Севморпуть. Строительство океанского флота. Целина. Геополитическое переустройство планеты. Освоение ближнего Космоса. Среди этих грандиозных проектов, догонявших один другой, «Атомный проект» был вершиной советской цивилизации. Грозным острием, заточенным Иосифом Сталиным, которое от бревенчатых изб, тележных дорог, гнилых стожков устремлялось в ослепительное развитие, цель которого – другая история, другое человечество, другое, богоподобное бытие. Я счастлив тем, что мне посильно, за письменным столом и на полях сражений, было дано воплощать «красную утопию». Что я был свидетелем великого порыва людей вырваться из пошлости, филистерства, унылого миропорядка. Преодолеть гравитацию вековечного страха, тупой ограниченности, упования на слепые силы природы, куда нас снова, как в гнилое болото с горы, столкнула «перестройка» – последний антипроект советской эпохи.

Я двигаюсь по лесам и долам, среди золотых и коричневых гор, меж которых вдруг сверкнет ослепительной синевой Енисей. Горный комбинат – глубоко под землей, и лишь изредка дорога упрется в шлагбаум, в бетонный капонир с амбразурой. Маскировочная сетка прикрывает уходящую в глубь штольню с железнодорожной колеей. Охрана в камуфляже чуткими рысьими глазами зыркнет в твой пропуск. Здесь, под солнцем, продолжается жизнь комбината. По трубам изливается наружу радиоактивная жижа, смертельные испражнения химического производства. И вновь закачивается глубоко под землю, в водяную глубинную линзу, отделенную от водоносных горизонтов непроницаемой водоупорной породой. Эти хранилища смертоносных отходов, как воспаленные подкожные нарывы, тщательно охраняются, исследуются множеством невидимых приборов, углубленных под землю, утопленных в воду, поднятых в воздух.