За Отчизну (СИ)

Точно в назначенный день наши ходоки явились в земский суд. Спрашивают главного рихтаржа. Их провели в большую комнату. Видят, сидит там совсем другой пан.

"Что вы хотите? Я есть главный рихтарж".

Наши смутились и рассказывают ему, как и что случилось.

"Давайте вашу грамоту!" - грозно говорит пан.

Наши спрашивают:

"А где же тот пан рихтарж, что с нами говорил?"

А над ними смеются: это вовсе не рихтарж был; пан рихтарж - вот этот пан, а мы, мол, не знаем, кто с вами, олухами, говорил. Где, говорят, ваша грамота?

"Пан рихтарж взял".

"Ну так ищите того пана и пришлите грамоту, а пока голову не морочьте, и пускай вас черт уносит".

Ну, и в шею вытолкали наших ходоков. Вернулись они сами не свои. Вот тебе и правда в Моравии!

И дождались мы черного дня. Как сейчас помню, случилось это в самый день Сердца Иисусова. Карел жал в поле пшеницу, а мы с Матеем складывали снопы. Ох, и пшеница же была! Словно золотые зерна!

Да. Убираем мы, складываем снопы, вдруг прибегает Вышек - пастушонок деревенский. Бежит и кричит:

"Паны аббат с бароном и с ними конных толпа в деревню поехали! Грозятся!.."

Бросили мы работу, побежали на деревенскую площадь. Видим, верно: приехали верхами аббат наш да барон, а с ними человек двадцать конных кнехтов,[24] и все вооружены. Аббат с бароном слезли с коней и на холмик взошли, что посреди площади у нас возвышается, Велели звонить в колокол, чтобы народ весь собрался. Ну что ж... Онеш, что в часовне прислуживал, сейчас полез на звонницу и стал трезвонить. Народ стал сбегаться. Барон как крикнет:

"Собирайтесь - и чтобы к завтрему никого тут не было! Я вас научу, как на вашего барона жаловаться!"

Зашумели все, зароптали. Как это так - бросить всё и уходить? А куда уходить? Кругом все земли заняты. Только к аббату.

Гляжу, Матей вышел вперед, встал и крикнул, да так зычно:

"Нет, не будет этого! Бог даст, не будет!.. Люди! Никуда не уходите, не слушайте немецких жебраков-кровопийц! И чтобы мы шли в рабы к этим толстопузым капюшонникам, к этим дармоедам? Нет, люди, не будет этого! Пускай у себя в Баварии такие порядки заводят. Мы - мораваны!" Нрав у Матея был твердый, как кремень был мужик. Народ зашумел, загудел, барону да аббату кулаки кажут. Тут барон покраснел от злости и стал ругаться, как последний бродяга:

"Связать этого бездельника да на этом дереве и повесить! Живо!"

Несколько кнехтов бросились к брату. Он же выхватил кол из тына да на них:

"А ну, подходи!"

Барон тут что-то по-немецки приказал; глядим - кнехты копья наклонили, повытаскивали мечи и начали народ оттеснять в угол площади. И оттеснили. Матей остался один с колом в руках. Гляжу, его окружили человек пять кнехтов баронских с дубинами в руках, один же сзади подобрался да как хватит брата по голове дубиной - брат тут же на землю, словно мешок, и свалился. Я кинулся на выручку. Только добежал, как меня какой-то здоровенный баварец тоже с размаху по голове дубиной треснул - сразу в глазах темно стало, и я без памяти на месте остался. Сколько лежал, не знаю.

Только очнулся я - чувствую, кто-то воду мне на голову льет. Открываю глаза - стоит Божена, вся в слезах, трясется и из кувшина поливает мне голову. А в голове стоит звон, словно на звоннице на пасху, и такая боль в голове, что не могу шею повернуть.

На площади тихо. Барон с аббатом стоят на пригорке, ухмыляются и на что-то друг другу показывают. Я глянул и обомлел. На дубе, что возле нашей часовни, на большом суку висит Матей; весь он вниз вытянулся и только покачивается туда-сюда, туда-сюда. У его ног лежит Власта, вся трясется и причитает, да так жалобно... Народ в углу площади, окруженный конными, тоже как завороженный глядит на мертвого Матея и молчит.

Только я поднялся - голова кружится, шатаюсь, как пьяный. Гляжу, из-за угла вышел Карел - видать, только что с поля приехал. Вышел и остановился: на труп отца глядит. Стал он лицом белый-белый, белее, чем его рубаха. Выпрямился, кулаки сжаты, и не отрывает глаз от Матея. А глаза горят, такой стал странный, чисто безумный... до ста лет буду жить и тогда не забуду его лица. Потом манит рукой Божену, манит и все глаз с Матея не спускает, а лицо такое страшное у Карла... Божена к нему подбежала. Он ей что-то сказал - она опрометью по улице к нам в халупу. А я стоять не могу, снова сел на землю, перед глазами все качается, ну будто пьяный.

Потом вижу: бежит Божена назад, по земле волочит лук Матея и колчан со стрелами. Притащила и Карлу отдала. Я дыхание не успел перевести, как Карел уже лук натянул... А надобно вам сказать - не многие в деревне могли этот лук натянуть, недаром Матей первый в округе охотник был.