За Отчизну (СИ)

Толстяк колебался, но, видно, страсть к пьянству преодолела. Спустя какой-нибудь час все трое сидели в маленькой конуре, а на столе перед ними стояли два кувшина: из одного горожане потчевали торговца, а из другого не менее усердно наливали себе, опрокидывали разом, кряхтели и поспешно закусывали капустой. Лицо торговца цветом уже напоминало бурак, глаза подернулись влагой, а толстые, отвислые губы пытались что-то выговорить.

- Как тебя звать-то, приятель? - заикаясь, спросил молодой горожанин.

- В миру Францем звали...

- Как это - в миру? - полюбопытствовал Блажек. - Ты что же, может, из этих гонимых ныне еретиками? - понизив голос, спросил он.

Торговец сокрушенно закивал головой и плачущим голосом захныкал:

- Друзья мои, друзья мои, вы, я вижу, тоже из страха скрываете лицо свое от проклятых богом еретиков! Откроюсь вам: был я братом достохвального и святого ордена доминиканцев, много труда положил на борьбу с ересью, но вот, как видите, приходится забыть, что был я брат Горгоний, и называть себя мирским именем - Франц.

Гавлик и его друг только покачали головой.

- ...Я не могу вам раскрыть... но они все равно погибнут! - закончил брат Горгоний, с величайшим трудом выговаривая слова, и его голова бессильно упала на грудь.

- Налей ему еще разок! - шепнул Блажек приятелю.

Тот проворно налил монаху до краев кружку.

- Теперь за святого Яна Крестителя! - громко сказал Блажек, придвигая кружку покачивавшемуся на скамье монаху.

Тот механически взял кружку, долго, бессмысленно глядел на нее; лицо его стало бледным, рот был раскрыт. На секунду сознание, видимо, вернулось в его опьяненную голову.

- Бра-тья,-еле вымолвил он,-я изне-мо-га-ю... и, наве-ерно, ус-ну... за час до за-хо-да раз-бу-ди-те... умоляю...

Дрожащей рукой он медленно поднял кружку ко рту и, закрыв глаза, проглотил свою последнюю порцию сливовицы. Кружка со стуком выпала из бессильно раскрывшихся пальцев, а голова тяжело опустилась вниз.

- ...и все... они по-гиб-нут, - едва слышно пробормотал засыпающий брат Горгоний и свалился боком на скамью.

Через минуту в каморке раздавался свистящий храп.

Блажек повернулся к товарищу:

- Кажется, готов. Зови Штепана.

Тот выскользнул из комнаты и через минуту возвратился со Штепаном.

- Обыщите эту свинью поскорее! - шепнул Штепан. - Пока он дрыхнет, осмотрите все хлебцы.

Все лежавшие в корзине хлебцы были тщательно проколоты длинной спицей, и наконец, к великой радости Штепана, в одном из них, с нацарапанным сверху крестом, спица наткнулась на какой-то предмет. Хлеб был разрезан - внутри лежала плотно свернутая бумага. Штепан развернул ее и быстро пробежал глазами. Тотчас спрятав ее в карман, он сказал Блажеку:

- Оставайтесь здесь. Если проснется - поите еще. Ждите моего прихода. - И выбежал из дома.

Яна Жижку Штепан застал с Прокопом Большим, прозванным так за свой высокий рост. Штепан, не говоря ни слова, протянул найденную бумагу воеводе. Тот начал читать и поманил пальцем Прокопа. Оба уткнулись в записку и несколько минут молчали. Ян Жижка отложил бумагу и сказал Прокопу:

- Видно, и среди нас завелась змея. Штепан, поп где?

- Спит пьяный! Взять его?

- Нет. Сделай так: напиши точно таким почерком, на такой же бумаге другое письмо. Здесь, как ты видишь, сказано: "Католики в городе многочисленны, вооружены и ждут только слова, чтобы броситься на еретиков, которых не больше чем две тысячи". Ты же напиши: "Католиков в городе оказалось гораздо меньше, чем вы предполагали, и они так напуганы, что едва ли выступят с оружием в руках, тем более что за последнюю неделю к еретикам ночами подошло большое подкрепление с Бехиньского и Прахенского краев - не менее чем семь тысяч человек, - так что всех их наберется около десяти тысяч". Остальное все перепиши точно. Сделай такую же записку, и пусть наш хороший пекарь снова ее запечет в такой же хлеб. Когда поп передаст записку, возьмешь его. Спеши!

Штепан бегом отправился выполнять приказание, и через два часа хлеб с нацарапанным крестом, как две капли воды похожий на прежний, лежал уже в корзине в общей куче хлебов.

С огромным усилием брат Горгоний был разбужен при помощи нескольких ушатов снеговой воды и куска льда, положенного ему за шиворот. Протерев глаза, он хмуро зевнул и подозрительно огляделся по сторонам.

- Ну и крепок же ты спать, дружище! - беззаботно заметил Блажек, протягивая ему полкружки сливовицы. - На, опохмелись и иди - велел ведь через два часа разбудить.

Монах опустошил кружку, сморщился, закусил хлебом и вытер рот:

- Спасибо, друзья, за угощение! Однако надо идти торговать.

Монах надел шапку, взял корзину и заковылял к воротам, на свое обычное место.

Перед закатом, когда корзина наполовину опустела, к нему подъехал на пегом коне человек в одежде зажиточного крестьянина и крикнул с седла:

- Эй, старичок! Почем хлебцы?

- Геллер штука! Свежий, прямо из печки!

- Дай штуку! - бросив медную монету, сказал всадник, принял от брата Горгония хлеб с нацарапанным крестом и, небрежно кивнув ему головой, быстро отъехал прочь.