За Отчизну (СИ)

Штепан, глядя вслед удаляющемуся всаднику, не в силах был удержаться от веселого смеха. Ему вторили Гавлик и Франтишек. Брат Горгоний не стал дожидаться, пока раскупят всю корзинку, и, надев ее на руку, отправился домой.

- За ним! - скомандовал Штепан. Спустя полчаса брат Горгоний сидел уже в крепостной башне, закованный в цепи.

- Енек, ни одной души не выпускать из города! Строго гляди! - потребовал Ян Жижка от Рогача, услышав, что монах уже под стражей.

Допрашивал монаха воевода Пльзеня - Брженек Швиговский вместе с Прокопом Большим и Штепаном.

Горгоний сначала попробовал прикинуться простачком что ничего, дескать, знать не знает и ведать не ведает.

Но, после того как Брженек Швиговский напомнил об ожидаемой его участи в случае дальнейшего запирательства, Горгоний растерянно заморгал своими белесыми глазками, которые в эту минуту выражали лишь один животный страх, круглое лицо его побледнело и приняло скорбно-жалобное выражение.

- Ах, пан Брженек, пан Брженек! Всевышний видит и знает, что я лишь жертва в руках сильных и злых людей, заставивших меня выполнять их волю. Пусть покарает меня рука всемогущего, если я враг чаши!

- Довольно, монах! - сурово осадил его Брженек, не спуская с перепуганного монаха пристального взгляда. - Перед тобой выбор: или ты расскажешь все, что знаешь о заговоре наших врагов, и назовешь, кто пересылал пану Ченку через тебя письма, или сегодня же я пришлю к тебе духовника для последней исповеди. Выбирай.

Горгоний сгорбился и вовсе поник. С минуту он сидел, уронив голову на грудь, но затем, исподлобья взглянув на строгие, не предвещающие ничего хорошего лица Брженка, Прокопа и Штепана, умоляюще забормотал:

- Я готов служить чаше, как верный пес, весь остаток жизни, если мне ее оставят.

Брженек, поднимаясь с места, повторил:

- Мое слово: раскроешь все, что знаешь, - будешь жить; нет - получишь по заслугам. Брат Прокоп тебя выслушает, - и, гулко ступая по каменному полу, вышел из башни.

Прокоп Большой прищурил глаза и усмехнулся:

- Итак, отче Горгоний, поговорим начистоту? Штепан, бери, брат, бумагу, перо и записывай все, что нам расскажет наш приятель.

Горгоний говорил почти до утра. Когда зимнее утро осветило серые стены тюремной камеры, Прокоп и Штепан вышли из башни с объемистой рукописью в руках - признанием Горгония - и направились прямо к Яну Жижке.

Размеренно шагая из угла в угол, слушал Ян Жижка монотонное чтение Штепана о заговоре в Пльзене. Горгоний назвал множество видных людей города и немало скрывавшихся священников. Были замешаны даже некоторые коншели.

- Но кто пересылал письма к Ченку? - не глядя на Прокопа, хмуро спросил Ян Жижка.

- Монах клянется, что он получал их уже в готовом хлебце от неизвестного ему горожанина и передавал неизвестному всаднику, который отвозил их к барону Ульриху фон Зикингену для передачи пану Ченку.

- Ульрих фон Зикинген? Да разве его не повесили в Книне? - удивился Ян Жижка.

- Его обменяли на плененного католиками кнеза Антоха.

Ян Жижка только недовольно нахмурился:

- Доложи все брату Брженку, и пусть он сегодня же всех, кто указан в списке, посадит в башню. Нам надо немедля собраться и все обсудить. Штепан, ты тоже будешь мне нужен.

После бессонной ночи Штепан почти весь день спал, но, когда над Пльзенем сгустились сумерки, он был уже в доме воеводы.

Совещание еще не кончилось. Через закрытые тяжелые двери слышны были громкие голоса - между вождями шел горячий спор. Перекрывая другие голоса, раздался раздраженный бас Яна Жижки:

- Вацлав, один только дурак не поймет, что Пльзень не может стать нашим оплотом! Скорее он станет нашей общей могилой.

В ответ зазвенел высокий голос Вацлава Коранды:

- Изобьем всех антихристовых слуг и превратим Пльзень в божью крепость!

Но вот шум и возгласы стали постепенно стихать, слышен был только резкий голос Яна Жижки. Затем все смолкло, послышался грохот отодвигаемых скамей, шарканье ног, и дверь широко распахнулась. При мигающем свете свечей мимо Штепана проходили обветренные бородатые люди в простом воинском платье или в потертых и заплатанных рясах кнезов. Вот низенький, щупленький Прокоп Малый, или Прокупек, и рядом с ним, на две головы выше его, красавец Прокоп Большой; серьезный, как бы с застывшим лицом, всегда невозмутимый Микулаш из Пельгржимова; нервный, порывистый Вацлав Коранда, с напряженным, сосредоточенным выражением сухого, аскетического лица; широкоплечий шумный и грубоватый Хвал из Маховиц; белокурый бородатый Брженек Швиговский; сдержанный и спокойный, с проседью в темных волосах, усах и курчавой бороде Збынек из Бухова и, наконец, сам Ян Жижка, еще не остывший от споров, уверенно шагавший рядом со своим любимцем - Яном Рогачем, который с улыбкой на открытом, прямодушном лице глядел на словно вылитую из железа фигуру Яна Жижки.

Все разошлись, кроме Жижки, Брженка Швиговского и Яна Рогача. Когда дверь закрылась, Ян Жижка, снимая на ходу нагар со свечей, вернулся в комнату и позвал Штепана: