За Отчизну (СИ)

- Брось ее, Ганс! Не видишь разве - она ополоумела со страху. Сам займись им, - сонно проговорил Губерт.

Ганс, ворча проклятия по адресу ленивых чешских свиней, начал тут же потрошить поросенка.

Скоро халупа наполнилась ароматом жареной свинины.

Монах и Губерт, сидя рядом, погрузились к сладкую дремоту. Тим поднял голову и, искоса взглянув на дремлющих монаха и Губерта, тихонько кашлянул раз, другой. Катерина вздрогнула и повернула к нему голову. Тим слегка кивнул ей; она подошла поближе.

- Жена, если со мной что случится лихое, Штепанку как-нибудь сообщи, чтобы сюда ни ногой. Поняла?

Катерина утвердительно кивнула головой и продолжала стоять все так же безучастно и неподвижно.

Отец Горгоний внезапно открыл глаза:

- А... что? Сговариваетесь!.. Что ты ей сказал, бездельник?

Тим только пожал плечами:

- Что сказал? Что слышал, то и сказал.

- Ладно, завтра ты все нам расскажешь... Губерт, гони ее отсюда.

Губерт зевнул, потянулся, подошел к Катерине и ударом огромного кулака в ухо свалил ее на пол. Тим в ярости вскочил со скамейки и безуспешно старался освободить связанные руки. Тогда он одним ударом ноги в живот отшвырнул Губерта к стене. Солдаты выхватили короткие мечи - даги - и бросились на Тима.

- Не убивать! - заорал монах. - Он нам дохлый не нужен.

Приказ был строг, и саксонцы ограничились тем, что избили Тима. Весь в крови, Тим лежал на полу и тихо стонал.

- Убрать ее! - приказал монах, указывая на лежавшую без движения Катерину.

Солдаты выбросили Катерину во двор.

- Ut sementem feceris itu metes![1] - провозгласил нравоучительно монах.

- Отче, жаркое уже готово! Надо бы поискать у этих скотов вина или хоть пива, - раздался голос Ганса.

- Ищите - и обрящете, дети мои! - сладко проговорил монах.

Солдаты последовали указанию доминиканца и действительно нашли небольшой бочонок пива и изрядную Глиняную флягу вина.

Когда мясо в большой деревянной миске было поставлено на стол и перед каждым оказалась наполненная вином большая глиняная кружка, отец Горгоний наспех пробормотал молитву и схватил огромный кусок жареного поросенка.

Все жадно набросились на еду и питье. Вскоре все было кончено, и слуги святейшей инквизиции, покачиваясь, вышли из халупы, ведя за собой арестованного.

Тим едва передвигал ноги. Отец Горгоний, красный, с осоловелыми глазами, с трудом взобрался в седло и тронулся в путь.

Тима вывели на дорогу. Он глянул на неподвижно лежавшую посреди двора жену и только сжал зубы от бессильной ярости и щемящего горя.

- Где же правда? Господи! - шептал он. - И зачем я дал связать себе руки!..

Грубый пинок в спину заставил его двинуться дальше. У калитки валялся труп верного пса с размозженной головой.

- Прощай, Белый! - И, осторожно обойдя труп пса, Тим зашагал по дороге.

Уже совсем рассвело. Где-то заиграл рожок пастуха.

Слышалось блеяние овец, мычание коров и лай деревенских собак. Деревня начинала просыпаться.

Идти пришлось долго. Впереди ехали отец Горгоний и Губерт, за ними - четверо солдат, между которыми шел Тим. Лицо Тима было в крови; она засохла на усах и бороде. Босые ноги были изранены о попадавшиеся по дороге острые камни.

Наконец на холме, окруженном густым лесом, показались крыши аббатства. Еще час прошел, и измученный Тим скорее упал, чем сел на землю у высоких ворот монастыря. Всадники сошли с лошадей, и отец Горгоний постучал в ворота. Сторож, узнав через окошечко доминиканца, сейчас же открыл ворота. В четырехугольном дворе, окруженном со всех сторон монастырскими строениями, посередине возвышалась церковь св. Доминика. Только что окончилась обедня, и монахи вереницей выходили из церкви. Направо от церкви было длинное здание, где помещались монашеские кельи; с левой стороны - монастырская трапезная и библиотека. Монастырь был обнесен высокой каменной стеной, за которой виднелся дом аббата с обширным садом.

Отец Горгоний остановил проходившего мимо монаха:

- Мир тебе, брат мой! Не скажешь ли мне, где сейчас господин аббат и его преподобие комиссар святейшей инквизиции отец Гильденбрант?

- Они оба в саду у отца Бернгарда.

- Подождите меня здесь! - уже на ходу через плечо крикнул отец Горгоний Губерту, а сам направился через маленькую калитку в стене в сад аббата.

Сад был разбит с большим вкусом и знанием дела: гладкая, усыпанная крупным желтым песком дорожка была окаймлена бордюром цветов, местами переходящим в большие, пышные клумбы. В изящной беседке сидели аббат и комиссар святой инквизиции отец Гильденбрант.

Отец Горгоний, остановившись у входа, отвешивал поклон за поклоном:

- Pax vobiscum![2]

- Тебе тоже, брат Горгоний. Я вижу, тебе есть о чем доложить, - с нетерпением проговорил отец Гильденбрант.

- Я привел сюда мужика-чеха, о котором донесли, что он еретик и говорит слова, поносящие нашу мать - святую церковь.

- Доставь его сюда.

Монах юрко засеменил по дорожке.