— Ах ты сволочь!.. — выдохнул Дагмор, сжав кирку. Но проклятый синда уже отвернулся и заспешил вперёд.
— Ах ты… — шипел Дагмор, не в силах успокоиться, и даже отставая, чтобы его не слышали уж совсем явно, — убоище, чучело лесное, серая ты нечисть! Чтоб тебе гауры ползадницы откусили, вперёд меня побежишь, трусливая рожа!!
Нарион больно ткнул его в бок на бегу.
— Остынь. По сторонам гляди.
— Молчи!
— И не подумаю.
Дагмор замолчал до рассвета, и только мрачно грыз колоски на ходу. Еды вышло всего ничего, но они бодрили. После этого на жалкий запас рудничного хлеба не хотелось и смотреть. Уж лучше как лошадь.
Перед рассветом они вышли к другой низине с озерцом, вокруг росли приметные раскидистые ивы. Не только для них приметные. Берег озерца не так давно истоптали пара дюжин грубых сапог и восемь гауровых лап, раскидали мусор и кости. Родник уже очистился, и они снова напились впрок, а после короткой передышки Дагмор скомандовал отправляться.
Холмы Химринга и стены Дортониона понемногу приближались.
— Им скоро будет нужна передышка, — сказал Хитуэн перед отправлением.
— В полдень, — сказал Дагмор. — Когда темные сидят мордой в землю.
— Хочешь их напрочь загнать ещё до возвращения?
— Я хочу загнать их за перевал. Как можно быстрее.
— Отдых нужен даже тебе.
— Мы отдохнем или за перевалом, или в Мандосе.
— Это предчувствие?
— Это предупреждение. Вставай и иди в голову.
— А когда они падать начнут?
— Смотря где упадут. Вставай, веди.
Хитуэн скрипнул зубами — и стал в дороге чередовать ритм шагов, то разгоняясь, то давая беглецам перевести дух на неспешном ходу. Дагмор решил, что синда все делает правильно.
Отставшего было Хромого он пообещал гнать вперёд пинками, и тот, стиснув зубы, заторопился опять. На мгновение Дагмор поймал его боль — старую, грызущую, неотступную, — скривился и ощутил себя последней сволочью, но поспешил выбросить бесполезное из головы. Он будет худшей сволочью, щадя рудокопа.
А лекарь остался под водой, уже ничего не поделать.
Солнце, взойдя, снова выбило у них слезы ярким светом, но терпеть его стало гораздо легче. А вот бледные лица обжигало нешуточно.
Хромой, Одноглазый и ещё несколько эльдар из давних пленных смотрели вокруг потрясённо — они видели Солнце в первый раз. Вчера под луной все вместе просто радовались, а теперь…
— Что этот свет делает с красками? — спрашивал Одноглазый раз за разом. — Оно же все светится… Трава, небо, даже… даже вы все!
Нимран пустился им объяснять на ходу, что свет действительно немного отражается от каждого предмета, и так рождается цвет. Получил втык от беспокойного Хитуэна, и только тогда умолк и вернулся к делу. Впрочем, скоро выглядывать опасность стало трудно — когда солнце поднялось высоко, беглецы могли только брести, опустив головы и заслоняясь ладонями от его яркости.
Почему к свету привыкать заново так тяжело, Дагмор не очень понимал. Когда Солнце взошло впервые, они узнали подобие света Лаурелина и просто радовались!
Разве что тьма морготовых подземелий была и правда вредна для глаз. Если не что-то похуже.
Он приказал отдыхать, и все расположились прямо посреди высоких трав. Щурясь, Дагмор осмотрел свой отряд, прячущий лица от солнца и мрачно себя спросил, не заразна ли оркова солнцебоязнь. Назначил дежурных, начиная с себя, честно вслушивался какое-то время в ветер, травы и землю, а когда его сменил Куэлин, сам уткнулся в ладони и вывалился из бодрствования в пустоту.
Ненадолго.
Потом он бродил и бродил бесконечными коридорами, ища выход, смутно вспоминая, что был бунт и он бежал… Но где потерял остальных? Коридор водил его, словно насмехаясь, показывая то кости, прикованные к стене ржавой цепью, то остатки гауровой трапезы, то ржавые инструменты. А когда он разглядел впереди свет и поспешил туда, там ждали. Голос из огня окликнул его по имени.
Он мгновенно проснулся, привычно сдержав ругательства, едва рот себе не зажимая, чтобы не будить соседей и не привлекать внимание сторожей. И только потом понял, что уже не в подземелье.
Хорошие сны и грезы приходили гораздо реже чем хотелось, блаженное отсутствие любых видений — ещё реже.
— Спи, командир, — сказал тихо Лиммирэ. — Солнце ещё высоко.
— Что тебе обычно снится? — спросил вдруг Дагмор с усталой злостью. Прежде не позволял себе сознаваться в дурных снах, пусть подозревают сколько угодно — а тут, при свете, не удержался.
— Когда как. Плохое внизу грезилось часто. Что блуждаю — и выхода нет. То подземелья, то коридоры, то вроде лес, но неправильный, словно я вернулся не туда.
— Выхода нет, значит.
— Да. Чем сильнее устаю, тем хуже сон. Здесь спится лучше.
Дагмор зло ткнул кулаком в землю. Сорвал себе ещё колосок. Да что за невезение!