За перевалом

— Ты и не подозреваешь, насколько стара эта мысль, не знаешь о массовых преступлениях — гнуснейших, постыднейших в истории человечества, — которые творились под прикрытием ее. Альдобиан мог бы об этом порассказать: о сверхчеловеках, о белокурых бестиях, метивших поработить и истребить «неполноценные» народы… Нет-нет, — он поднял руку на протестующее движение Эоли, — я понимаю, что твои помыслы не имеют с этим ничего общего. Больше того, сама мысль о человеке как этапе, ступени в бесконечном развитии жизни и мысли, этапе, который сменится когда-то иными, высшими, — не вздор. Но не когда-то и где-то, а сейчас и здесь: ведь обидим и унизим людей. Да не немногих — миллионы! Никакая научная идея не заслуживает поддержки и внедрения, если она может принести такое… И все, хватит умствовать, нет у тебя доводов в защиту, как нет их и у меня. Другие пусть решают по-своему или как иномиряне подскажут… могущий вместить да вместит. А я не могу.

И все было кончено в пять минут. Пять поворотов терморегуляторов на автоклавах — к высоким, смертельным для бактерий температурам. Набранная на пульте команда автоматам Полигона: вытеснить атмосферу горячим фторо-хлористым газом. И последнее: сунуть между полюсами электромагнита кассету с магнитофильмом-отчетом, включить и выключить ток.

Потом Ило вставил эту кассету в записывающее устройство, продиктовал:

— По причине, объявить которую не считаю возможным, я, Иловиенаандр 182, учитель, уничтожил отчет, выходные препараты и опытный Полигон исследовательской работы по теме «Биоколонизация». Считаю, что попытка заново исследовать тему может быть допущена только при условии определения человечеством перспектив своего развития не на ближайшие века, как сейчас, а на сотни тысячелетий… — Голос его хрипел.

Эоли в оцепенении смотрел на сферодатчик. Там, за прозрачными стенами Полигона, в клубах ядовито-желтого газа бурели и съеживались листья, никла, рассыпалась в прах трава, метались, не зная, куда убежать, зверушки: кидались на кусты, лезли на стены, опрокидывались, предсмертно сучили лапками — дохли. Умирала созданная ими жизнь.

…Запутанные многовариантные пути. Их блестящие нити возникают из тьмы бесконечного прошлого, уходят во тьму бесконечного будущего; из всевозможности через реальность во всевозможность. Лязг переводимых стрелок — и огнедышащий поезд человеческой истории с грохотом промчал мимо них… не туда. Они, жалкие стрелочники, изменили путь Истории! Эоли казалось, что он видит эти пути, слышит лязг и грохот.

— А представь, что кто-то так попытался уничтожить другую составляющую всех проектов: Залежь антивещества в Тризвездии, — сказал из-за плеча Ило; голос его все так же похрипывал. — Ничего бы не вышло, там загорелась бы четвертая звезда, возбудился бы космический процесс на миллионы лет. Энергия — реальность, которую не перечеркнешь. А здесь раз-раз… и как не было. Тоже есть над чем подумать.

Эоли обернулся — и не сдержал возглас изумления: старый биолог будто покрылся паршой. Кожа ног, рук, груди, шеи была в сыпи, прыщиках, язвочках; из них кое-где выступала кровь.

— Что с тобой?!

— А… сейчас пройдет.

Ило опустил голову, постоял спокойно — и вернул телу нормальный вид. Но в памяти Эоли увиденное запечатлелось навсегда.

— И как же ты теперь, Ил?

— Никак теперь. Все. Улетаю в Лхасский интернат исполнять последнее дело в жизни.

— Когда?

— Сейчас. Именно сейчас, ни с кем не прощаясь. Еще проводы мне устроите, по-хорошему меня помнить будете. Не надо, не за что меня теперь вспоминать по-хорошему! Если так кончать работу — зачем начинать?!

— А кстати, зачем? Ты, видящий на двадцать ходов, не мог не предвидеть и глобальный вариант.

Ило вместо ответа коротко мотнул головой в сторону портрета Инда. «Ах, да… «Не говорите мне о вещах, возможных в принципе», — вспомнил Эоли. — Третья кнопка во втором ряду… Хотел убедиться».

От портрета взгляд его скользнул за окно: там была фиолетовая тьма.

— Уже ночь, куда ты полетишь!

— И хорошо, что ночь. Никого и ничего не хочу видеть.

— И Ли? Она будет плакать.

— И Ли… Слушай, не добивай ты меня — отпусти!

— Разве я держу? Прощай без слов… Ило! — окликнул он биолога уже в дверях. — Ты забыл нажать еще одну кнопку.

— ? — Тот остановился.

— Ту, которая отключила бы меня. Я ведь могу повторить работу.

— Не сомневаюсь в этом, — помолчав, сказал Ило. — Как и в том, что ты не сделаешь этого… до тех пор, по крайней мере, пока не ответишь себе — не другим! — на все вопросы. На твою «кнопку» я давил девять лет и сегодня полдня. Прощай! Не ищи меня без нужды.

…Теперь ему осталось одно: лететь во тьме под звездами над тихой Землей, лететь и лететь, а когда кончится заряд в биокрыльях, гнать их своей силой — до полного изнеможения, чтобы потом упасть где придется, уснуть мертво, а потом снова лететь, или идти, или ехать… Чтобы все поскорее осталось позади.

9. Ночь в лесу

— Ли, а почему Ило называют «учитель»? И еще с таким пиететом. В каком смысле — учитель?

— В самом прямом: он может воспитывать детей.

— Помилуй, кто этого не может!