За перевалом

— Это слабо сказано: неплохо знать. Не только бы неплохо, с каждым веком это все более насущно необходимо. Знай мы заранее о путях других, то, может, многого избежали бы. Необязательно даже, чтобы нашлись гуманоидные цивилизации, пусть иных видов — пути разума должны быть схожи независимо от биологического начала. В конце концов, необязательно и чтобы сплошь просматривались параллели — пусть наше повышенное понимание себя, своего пути возникнет из несогласия с чужим опытом, из отрицания его. Но пусть будет хоть что-то!

— Неужели — ничего?

— Почти. Две эпизодические встречи — и обе нельзя считать Контактами. Первая — тот визит Прекрасной Дамы, который застал человечество в скандальном положении, в каком гостей не принимают. Иномиряне отшатнулись от нашей дикости, от неумения совладать со стихиями и собой; для них наша разумность осталась под вопросом. Вторая — обнаружение у Проксимы Центавра жизни несомненно высокоорганизованной и разумной, но такой, что почти начисто исключает Контакт, сотрудничество, взаимопонимание: кристаллической. Там, около безатмосферных планет и в окрестном космосе, роятся, летают электрические «торпедки». У них громадные скорости, иной — электромагнитный — принцип движения, исключительное быстродействие мышления и обмена информацией… Словом, эти существа куда роднее нашим электронным машинам, ракетам, чем нам, белковым созданиям. Астронавты Седьмой экспедиции изучали и наблюдали их. Они, вероятно, наблюдали и изучали астронавтов… если не приняли за живые организмы технику нашу, а не их — но и только. Вот и все, что мы знаем о других в нашей Галактике.

— Как все? — вырвалось у Берна. — А Амебы? Ну… Высшие Простейшие?

— Помилуй, — Ило смотрел на него во все глаза, — какие же амебы — высшие? Простейшие — да, но почему высшие?

— М-м… да, в самом деле… — Берн тоже почувствовал замешательство. — Что-то я опять зарапортовался. Жарко очень. Пойду искупаюсь.

Он встал, направился к воде. Ило глядел вслед — и вдруг понял:

Та обмолвка об «этих самых», у которых жизнь замерла; вот сейчас — о «высших простейших амебах»… да, пожалуй, и экспромт о «срывах от недостаточной разумности» — все это принадлежит не профессору Берну из XX века!

Ило почувствовал, что не только обрадован, но и опустошен этим открытием: тащил на горбу груз, донес, скинул, распрямился — все!.. Правильно он, выходит, отклонял попытки опасного экспериментирования над Алем: терпение и время, время и терпение — среда и жизнь свое возьмут. Не могли не взять, ибо некуда в нынешней жизни развиться личности Берна, тем ее качествам, которые он принес из XX века; и по этой же причине не могла не прорасти, не развернуться в нем, не заявить о себе личность Дана. И вот — получилось. Стало быть, и с этим все. Ныне отпущаеши…

«Постой, — вдруг опомнился биолог, — я не тем взволнован, не тому радуюсь. То, что в Але проявилась память астронавта, — мой маленький результат. Но главное другое: о чем эта память? Ведь похоже, что в ней сведения о Контакте. Там, у Альтаира, эти «высшие простейшие», амебы какие-то мыслящие… и два астронавта Девятнадцатой экспедиции с ними общались! Выходит, версия гибели Дана неверна… Постой, постой, даже и это неважно: что версия неверна и что гибель была. То, о чем мечтали, как только осознали множественность миров во Вселенной, то, чего искали последние века, — свершилось? И пусть свершилось как-то не так, с осложнениями, все равно — знакомство с иным разумом, с иным путем развития!.. А меня это не волнует и не трогает. Не волнует даже, что носитель информации о Контакте — вон он плавает у скал. Разделался с последней жизненной задачей — и все? Дальше не мое, не для меня?..

Значит, вот ты какая, моя смерть!»

15. Холодная ночь

В ралли «Таймыр – Крым» Арно отправился, чтобы хоть ненадолго отдалиться от Ксены. Дать подумать ей, подумать самому. Ничего не было сказано между ними на прощание; может, она догонит или он вернется. А скорее, и не догонит, и он не вернется.

…Было кое-что сказано три дня назад, ночью, в коттедже. Ксену вдруг прорвало:

— Ну, Арно, миленький, ну, командир, рыжий с гордой душой! — Она положила голову ему на грудь. — Отпусти меня к нему, а?

Он понял, о ком речь. Не шевельнулся.

— Отправляйся, разве я что говорю!

— Ты не говоришь — ты молчишь! — Ксена откинулась. — Ты в душе отпусти.

И вот теперь он отпускал в душе. Дело было не в любви и не в ревности — хотя немного и в том, и в другом; понял Арно, что Ксена исцелилась от шока Одиннадцатой планеты. Теперь для нее, как и для любого сильного, душевно здорового человека, нет счастья в благополучии, в застойном однообразии жизни — пусть даже приперченном гонками на автодроме. Хочется испытать дух свой, пройти, балансируя, над психической пропастью, в которую ее ввергла история с Даном. «Зачем мне душа, если нет для нее погибели!» — вспомнил Арно фразу из старой книги.