За пять веков до Соломона (СИ)

Тут молодой вождь вспомнил. Это была та самая девушка, что громче всех кричала «Нет!» Наасону, бросившемуся в шатер с гепардом, это ее синие глаза провожали изгнанного Аарона с места Истины.

Отчего-то юноша смутился. Он посмотрел на свои руки и представил, что сейчас видит незнакомка. Перепачканные бурой пылью щеки, вдобавок измазанные змеиной кровью. Слева от носа — струпья от обоженных солнцем прыщей, в глазах — голодный блеск, подбородок ощетинился редкой козлиной бородкой. Бр-рр. Он бы сам, наверное, от такого зрелища в обморок свалился.

Стоп. Он что ее жалеет? Приспешницу Моисея?

Во взгляде юноши опять сверкнула злоба, и Аарон грубо повторил:

— Зачем пожаловала?

Незнакомка не ответила. Она молча глядела на Аарона, и молодому сотнику вдруг показалось, что в девичьих глазах, цвета спокойного теплого моря, он видит не отвращение испуганного подростка, но вполне взрослую материнскую жалость к непутевому сыну. Так иногда посматривала на Аарона Мариам. Внезапно захотелось, чтобы незнакомка обняла, пожалела. А он бы прилег к ней на колени, свернулся калачиком, прижался к груди.

Аарон помотал головой, чтобы прогнать наваждение и опять разозлиться. Все без толку, гнев не возвращался.

Вместо этого внутри заскребла мысль, что он не замечает чего-то важного. Аарон никак не мог понять чего. Вдруг дошло: он смотрел на девушку сверху вниз, чего почти никогда не случалось с остальными. Незнакомка оказалась ниже ростом, чем он!

Опять появилось желание обнять, но совсем по-другому. Защитить от напастей дикой пустыни. На этот раз Аарон почувствовал себя очень сильным и взрослым.

Да что это с ним происходит? Почему кидает то в жар, то в холод? Почему сначала хочется схорониться в девичьих объятьях, потом, наоборот, заслонить собой?

— Меня зовут Елисавета. Я — сестра Наасона. Того самого, что на Ное — дочери Целофхада — женился, через суд богов пройдя.

Голос журчал весенним горным ручейком, то взлетая перезвоном капели, то опускаясь глухим рокотом стремительной воды.

Синие глаза так ни разу и не мигнули, не оторвались от лица Аарона. Только губы упрямо сжались.

— И чтобы вопросов больше не было: я сама пришла. Да, Моисей знает, что я к тебе направилась. Это ему не сильно понравилось, но перечить не стал. В кувшине — вода, в корзине — лепешки. Дальше делай, как знаешь. Хочешь — воду в песок вылей, хлеб в землю закопай. Хочешь — съешь сразу.

И пока Аарон раздумывал, как ответить на эту тираду, Елисавета категорично закончила:

— Только завтра я опять приду. Негоже израильтянину в пустыне от жажды и голода погибать. И так слишком много братьев и сестер наших в битвах кровавых да переходах опасных полегло…

* * *

— О чем беспокоишься, Моисей? Переживаешь за Аарона?

— Нет, Иофор. С Аароном, уверен, все в порядке будет. Ему сейчас ой как человеческого тепла и общения не достает. Поэтому Елисавета краше богини покажется. Да она и весьма недурна собой. Думаю, недельки две-три и можно Аарона назад возвращать. Правда, придется придумать, какой работой его занять, чтобы энергию молодую на благое дело направить.

— О чем же тогда думы твои?

— Смотрю я, Иофор, на людей израильских, и тревожно на душе становится. Выбрались мы из Египта, беды страшной не допустили. Отбились от людей фараона, добрались до Мадиама, худо-бедно устроились. А дальше что? Еще полгода назад полагал я, что смогу всех евреев свободными сделать, но выходит, слишком наивным был. Не нужна людям простым свобода, не интересует их поиск внутреннего бога. Поесть бы, поспать, жажду утолить — вот и все заботы. Есть, конечно, такие, как Махли и Аарон. Которые уже что-то понимают, кому свобода полыхнула однажды яркой зарницей перед очами, но даже они до конца не осознают, что все еще рабами подневольными в душе являются. Вот и выходит, что настоящая свобода не нужна почти никому.

— Теперь понимаешь, Моисей, почему я на тебя сразу глаз положил, когда ты в царстве Мадиамском появился? Сам видишь, что найти настоящего преемника совсем не простое дело. Но ты не сдавайся, ищи дальше.

Старый и молодой вожди прогуливались вдоль зарослей сикомора, что надежно защищали источники от туч песка, приносимых сухими пустынными ветрами.

— Еще одно меня тревожит, Иофор, — продолжал Моисей отвечать на вопрос спутника. — Года три мы здесь выдержим, ну, может, пять. И все. Уже сегодня воды с трудом на всех хватает. А ведь овцы ждут приплода, да и многие израильские девушки скоро матерями станут. И что тогда? Как голод предотвратить? Не вводить же свой завет Аменемхата.

— Что делать собираешься?

— Наверное, придется через пару лет с насиженного места сниматься и искать новую землю. На восход идти смысла нет — там пустыни почище Мадиамских. На полудне — море и Египет, на полуночи — царство Ассирийское. Его с пятью тысячами воинов не одолеешь. Остается один выход — на запад двигаться. В Ханаан. Там тоже царства есть, но все они мелкие, верю, что по одному разгромить их удастся.

— Гляжу, ты уже все продумал, Моисей. О чем тогда беспокоишься?