За пять веков до Соломона (СИ)

К концу первой недели день Аарона делился на две части: очень длинную и совсем короткую. До прихода Елисаветы и после. Сестра Наасона навещала опального сотника ближе к вечеру, перед самым закатом. После Аарон долго лежал, уставившись на звезды, и мурлыкал под нос простые мелодии. Мириады ярких точек пылали на темном небе, и мысли Аарона уносились высоко-высоко. Молодой сотник так и засыпал с улыбкой на устах. Наутро он ничего не помнил из ночных размышлений, но ниоткуда приходило отменное настроение и появлялось чувство, что все будет хорошо.

Чтобы хоть немного заполнить целый день, Аарон разыскал ту самую кобру, на которую чуть было не наступил, когда в отчаянии бежал сам от себя. Змея по-прежнему охраняла кладку яиц с солнечной стороны камней, и каждый раз принималась громко шипеть на приближающегося человека. Огромный клобук раздувался вокруг шеи, раздвоенный язык грозно летал туда-сюда, а два черных глаза, казалось, выносили смертный приговор чужаку.

Аарон усаживался в двух локтях от змеи и начинал шипеть в ответ, мерно раскачиваясь вперед-назад. Он глядел прямо в немигающие глаза и чувствовал, как становится сам похож на кобру. Такую же непредсказуемую в своей смертельной красоте. Готовую защитить детенышей любой ценой. И в любой момент броситься на каждого, кто посягнет на ее свободу.

Постепенно в голове складывался план. Аарон понимал, что однажды вернется в лагерь. Наверняка у Моисея были на то свои виды, иначе бы не оставил мятежного сотника в живых, а потом не посылал бы каждый день еду и воду с Елисаветой. Но Аарон не собирался приходить назад покоренным и покорным. Да, возможно, ему придется сыграть смиренное спокойствие, но это будет спокойствие змеи, готовой ужалить в каждую минуту.

А главное — Аарон не собирался возвращаться один. Верной кобре еще предстояло сослужить службу в израильском стане. Настанет час, и она заставит Моисея заплатить самую высокую цену за ложь и предательство.

Пока, чтобы не терять времени, Аарон дрессировал гада. Рубаха, пятью слоями обмотанная вокруг руки, служила отличной приманкой. Змея послушно кидалась на нее, вонзая острые зубы каждый раз, когда незнакомый предмет приближался ближе, чем на локоть. Вскоре вся ткань была усеяна дырочками, с растекшимися вокруг капельками яда. Аарон веселел день ото дня: реакции змеи становились все быстрее. Она уже не раскачивалась подолгу с распахнутым воротником, а только раз шипела и бросалась на врага. Аарон собирался потренировать змею еще дней семь-восемь, а потом оставить в покое, чтобы та поднакопила смертельного яда для решающего броска.

Однажды, кажется, это было, когда Елисавета в четвертый или в пятый раз принесла хлеб и воду, Аарон собрался с духом и спросил:

— Скажи, Елисавета, а разве ты не испугалась проказы? Знаешь ведь, что зараза смертельная с человеком сделать может.

Зубы впились в край лепешки, глаза уставились в песок, в ушах застучала кровь. Аарон напрягся: а ну как Елисавета от упоминания страшной болезни испугается и больше не вернется? И вдруг услышал звонкий девичий смех.

— Неужто ты на самом деле полагаешь, что я словам Моисея поверила? — Елисавета внезапно посерьезнела, небесноглубокие глаза сделались грустными. — У меня от проказы тетка в Уасете умерла. Так что прыщи юношеские от смертельного гниения я без труда отличить могу.

— Почему тогда другим ничего не сказала?

— А что, мне бы поверил кто? Я на второй же день серьезно с Моисеем поговорила. Он не стал спорить, согласился, что мог и ошибиться, но все равно тебе лучше пару недель вне лагеря пожить. Чтобы наверняка быть уверенным.

Елисавета мягко дотронулась до щеки Аарона, нежно провела пальцами по рубцам. Юноша дернулся, словно его полоснули ножом. Никто, кроме Мариам, никогда не прикасался к нему. В глазах Елисаветы промелькнул страх, она резко отдернула руку.

— Извини.

— Нет, то есть да… — впервые Аарон почувствовал, что не находит слов. — Это ты извини. Мне было приятно.

Елисавета вспыхнула, блеснула исподлобья спелыми виноградинами. Оба надолго замолкли.

Чтобы снять напряжение, Аарон показал на закат:

— Смотри, как красиво.

Заходящее солнце растекалось расплавленным золотом по краю неба. Только что легкие, словно перышки, облака тяжелели, обретали багровый объем, вершины гор вспыхивали погребальными кострами, начиная петь песнь мертвых уходящему дню, а в небе отражалось далекое волнующееся море. Прямо над головой раскинулась темно-синяя бездна. Казалось, стоит оступиться, как полетишь вверх, в эту манящую глубину, которая с радостью утащит то ли на самое дно, то ли на самую вершину, чтобы никогда уже не выпустить.

Елисавета весело взглянула на Аарона, большие глаза сверкнули знакомыми искорками сапфиров. Она подошла поближе к юноше и тоже уставилась на величавую картину окончания дня.

Аарон вдохнул полной грудью вечерний воздух. Знакомый запах пыли, нагретых камней и соленых брызг укрытого за холмами моря. Но что это? Примешивался еще один аромат, такой знакомый и одновременно такой неуместный здесь, на пустынном холме.