За пять веков до Соломона (СИ)

А потом пил и пил, не переставая, захлебываясь огромными глотками. И еще пил, еще и еще. Стараясь не потерять ни одной драгоценной капли, жадно слизывая влагу с рук. Раздуваясь, словно бурдюк, никак не мог перестать. Вода, спасительная вода! И снова пил, не в состоянии успокоить жажду. А когда сил вовсе не осталось, просто упал в сторону, продолжая смотреть на отражение в воде и, по-прежнему не понимая, жив или мертв.

Но прохладная вода вовсе не принесла ожидаемого конца страданиям. Наполнившись до предела, желудок исторг всю влагу из себя, сложив Моисея пополам. Тут только, корчась в страшных муках, Моисей широко улыбнулся. Понял, что все же жив остался!..

* * *

Моисей проснулся глубоким днем, когда солнце подбиралось к зениту. Пришел в себя оттого, что тень пальмы переместилась в сторону и телу, прикрытому одними лохмотьями, стало совсем жарко под палящими лучами. Но было еще что-то, выведшее Моисея из глубокого забытья. Огляделся по сторонам — и увидал картину, что радостно предстала очам, измотанным пустыней.

С одной стороны дышал прохладой колодец, сохранивший жизнь. С другой — три молодые девушки, подобные друг другу, как родные сестры, шли напоить шумную отару овец. Что постарше — черноволосая да ясноглазая — очень похожая на Мариам — сперва невзначай, а потом совсем открыто посмотрела на изнуренного странника. Попытался Моисей улыбнуться, но вместо доверчивой улыбки на лице появился оскал острых зубов. Еще раз попробовал потрескавшиеся губы радостно в стороны развести — опять лицо служить отказалось. А когда и в третий раз лик Моисея исказился зверской гримасой, махнул он рукой и решил отвернуться. Но девушка, вдруг, в ответ просияла одними очами, словно поняла все, и даже рукой помахала.

Моисей встал в полный рост, не стесняясь лохмотьев, и направился прямо к пастушкам. Хотел, ой как хотел, после долгих дней одиночества облегчить душу приветливым разговором. Но был еще слаб телом от смертельной жажды и тяжелого перехода. И рана на ноге кровоточила. Пришлось на миг прислониться к стройной пальме, закрыть глаза и дух перевести.

Да только видать опять впал в беспамятство. Потому как, очи открыв и по сторонам осмотревшись, обнаружил, что девушек с отарой рядом уже нет. Вместо них чуть в стороне от колодца стоял небольшой караван верблюдов. Что-то знакомое было в тех животных, особенно в последнем — с песочно-светлой шерстью.

Напряглось и сжалось холодным комком у Моисея в желудке. Признал он верблюда — верного напарника всего три дня назад. Рядом три верблюда стражников и четвертый — груженый товаром. Тех самых коварных стражников, что пытались его убить! Значит, он обогнал караван, первым пришел к следующему колодцу! Стражники, видать, пережидали песчаную бурю в предыдущем оазисе и на день припозднились! Да вот же и они, прямо за пальмами!

Три крепких воина в тот самый миг задорно смеялись с черновлаской, приглянувшейся Моисею.

Опять неприятно кольнуло изнутри. Где-то он уже слышал такой смех. Какое-то нехорошее воспоминание было с ним связано. Моисей осторожно приблизился к молодым людям, кривясь от каждого шага, отзывающегося болью во всем теле. А потом, укрытый кустами и зелеными деревьями, тихонько высунулся и пристально посмотрел в лица караванщиков. В глазах стражников Моисей увидел похотливый огонь, как у Бакенхонсова покойного сына. Услыхал Моисей, словно наяву, мольбы Мариам в Уасетском саду. Только не стояла больше в очах кровавая пелена — ясен оставался рассудок. Зато руки не чувствовали молодецкой силы. Вместо нее в изможденном теле переливалась такая боль, что каждое движение заставляло зубы с силой сжимать, чтобы на крик не сорваться.

Моисей опустился на землю, царапаясь спиной по шершавому стволу. Но ссадины остались незамеченными его сознанием, потому как душа рвалась на две части. Одна стремилась вперед — защитить понравившуюся девушку и восстановить справедливость, а вторая удерживала на месте, утверждая, что слаб он и немощен для подвигов.

Неужто не удастся помочь приглянувшейся красавице? Чувствовал Моисей, что если не сделает ничего, то навеки предаст память Мариам. Получится тогда, что все жертвы были напрасны. И то, как Мариам спасал от хозяина, как скрывался за тридевять земель от царского гнева, как вырывался из жаркой пустыни. А когда встретятся, не сможет Моисей открыто в глаза любимой посмотреть. С другой стороны, если ринется беспомощный на крепких стражников, тем более не видать ему Мариам…

* * *

Восьмилетний Моисей терпеливо выждал момент, чтобы никто в его сторону не смотрел, и ловко плюнул пережеванным комочком папируса в гладко выбритый затылок Рамзеса — будущего правителя Египта. Невинный взгляд Моисея тотчас уставился на Уратиру — нового наставника, призванного обучить фараоновых отпрысков премудростям ратного дела.

Рамзес встревоженной саранчою взвился вверх и, мигом развернувшись, приготовился ответить обидчику, когда тяжелая рука учителя перехватила занесенный кулак.