За пять веков до Соломона (СИ)

— По подозрению в государственной измене, арестовать Моисея и поместить под стражу вплоть до суда, что состоится завтра в полдень под началом Верховного Жреца Бакенхонсу…

* * *

Моисей молча ходил от одной стены до другой. Шесть локтей — пять шагов. Полная темнота. В тюрьме не было, как в обычных домах, окна в потолке. Только контур входного проема, задвинутого тяжелой известняковой плитой, пропускал тоненькие лучи света, несмело проникавшего сквозь длинные щели.

Шесть локтей — пять шагов. Чем больше размышлял Моисей, тем меньше ему нравилось происходящее. Он допустил фатальную ошибку, не проверив правильность предположения, что Рамсес с приходом к власти назначил нового Верховного Жреца. Более того, Моисей считал, что старый Бакенхонсу давно умер и даже в разговоре с писцом просил найти имена и адреса только родственников жреца. А почтительный чиновник исполнил приказ дословно и ни словом не обмолвился, что глава семейства жив и здравствует, до сих пор сохраняя реальную власть и высокое положение.

Шесть локтей — пять шагов. Его будут судить, как самого опасного преступника. Только в таких случаях Верховный Жрец выступает в роли судьи. Разум спокоен — в критических ситуациях Моисей давно научился не поддаваться панике. А холодная логика подсказывает, что на милость старого жреца надеяться не приходится. Убийство сына могущественный отец не простит и через пятьдесят лет. Завтра его ожидает быстрый суд и неминуемая казнь. Интересно, что ему приплетут — после амнистии за убийство молодого жреца осудить уже нельзя. Тогда что? Разграбление гробниц? Отравление колодцев? Поругание Богов, вызвавшее их гнев, обрушившийся на Египет? Скорее всего, последнее — слишком заманчивой выглядела мысль такого высокопоставленного человека козлом отпущения сделать.

Шесть локтей — пять шагов. Говорят, есть такое поверье у ханаанейских народов. Что если выбрать козла почернее с рогами подлиннее, да обрядами магическими прегрешения перед Богами на него перенести, а потом в пустыню выгнать, то он всю скверну и мерзость людскую с собой унесет, а род человеческий от грязи очистится и будет снова Богам люб.

Шесть локтей — пять шагов. Что еще хуже — молчали верные спутники. Моисей, как никогда, нуждался в дельном совете, но Мудрец и Воин куда-то исчезли. Моисей бродил в одиночестве по внутреннему миру, какому-то необычайно серому, затянутому непроглядным туманом, тщетно пытаясь отыскать хоть кого-нибудь. И тем тягостнее было возвращение в мир реальный, сузившийся до размеров темной тюремной камеры.

Шесть локтей — пять шагов. Как ни прискорбно, единственным, кто мог помочь, был Рамсес. Только он обладал большей властью, чем Верховный Жрец. Только фараон оспаривал решения суда. Но именно Рамсес подписал указ о задержании и послал отряд личной гвардии — никто прочий не смел отдать им приказ.

Шесть локтей — пять шагов. Самое обидное, что Моисей почти добился успеха. Даже, возможно, едва не исполнил цель всей жизни. Дать свободу целому народу. То, что начиналось, как наскоро составленный план по предотвращению ужасного кровопролития, вдруг обретало собственную глубину. Следствие оказывалось важнее причины. И осознание того, что глупые ошибки молодости лишают целый народ возможности жить свободно и счастливо, давило и гнело куда больше, чем предчувствие смерти.

Шесть локтей — пять шагов. Как ни крути, а выхода не было…

* * *

Плита, прикрывавшая вход, противно заскрипела и нехотя отодвинулась в сторону, открыв проем шириной в ладонь, куда тут же устремился поток веселых солнечных лучей. Кто там? Моисей никак не думал, что сегодня придет кто-нибудь. По его расчетам из темницы он попадет прямо на суд. И дальше — к позорному столбу, под палки палачей. Которые, стоя по обе стороны, начнут методично дробить кости вначале на ступнях, затем голенях, коленях и бедрах, поднимаясь все выше, пока…

Моисей тряхнул головой, прогоняя черные мысли. Прикрыв глаза рукой от нестерпимо яркого света, он уставился на проем, ожидая, что каменная глыба двинется дальше, но за дверью ничего не происходило.

— Моисей, ты там? — он сразу же узнал звонкий шепот. Голос, который еще три дня назад был совсем чужим, а теперь так много значил. Голос верного спутника, который помог сделать немыслимое — переубедить всех двенадцать израильских патриархов.

— Аарон, что ты здесь делаешь? Как сюда попал? Вы что… Аарон, сколько вы заплатили стражникам?

— Да неважно. Ну, собрали мы дебен серебра с вождей. Не в этом дело. Моисей, меня зачем патриархи послали. Сход вовсю идет. А мы не знаем, как быть. Боятся патриархи и вожди сами решать. Запрячь колесницу-то они еще спромоглись, но чтобы норовистыми лошадями править, опасности наметанным глазом издалека замечая, опытный и решительный колесничий нужен. А ты в тюрьме сидишь, вместо чтобы народ вперед вести. Вот и не ясно, как поступать дальше. Ты-то сам, что посоветуешь?

Да что тут думать? Бегите из Египта, обретайте свободу, пока шанс такой есть!