За пять веков до Соломона (СИ)

Рамсес предостерегающе взметнул руку. Нет, только не сегодня! Неужто проклятие Сета тенью висит над ним? Новая волна отчаянья были сильнее, чем предыдущие. По телу разлилась такая слабость, что фараону пришлось к стене прислониться, дабы на ногах устоять. Дышать он совсем не мог: твердый комок поднялся до самого горла. Рамсес резко закашлялся, выдохнул полной грудью так, что на глазах выступили слезы. Это помогло, и он пришел в себя.

Теперь точно конец. Если люди на площади знают правду о тайном плане, что даже Джабиру не ведом, то Рамсеса уже ничто не спасет. Ни верная охрана, ни обученное войско. Что же делать?

— Стой, Джабир! Силу применить мы завсегда успеем. А пока надобно разузнать побольше. Кто там, на площади, стоит? — голос больше не дрожал, а смертельной бледности лица в ночной темноте было не разглядеть. Сила постепенно возвращалась к фараону.

— Судя по одеждам — рабы. А парень, что к нам пришел, по выговору — израильтянин.

Этого еще не хватало. Рабам известно о Завете! Уничтожить их побыстрее, пока другие не узнали!

Но, вспомнив каменные лица в отсветах факелов, Рамсес не решился отдать приказ. А ну как, тайная правда уже и другим рабам ведома, а не только евреям? Что тогда?

Тем более убить этих на площади всех, до последнего! Без всякой пощады. Иначе они же первыми бунт поднимут!

Но одно дело приказ отдавать, находясь в днях пути от кровавой расправы, и совсем иное — рядом с дворцом, где все, как на ладони. Да ко всему прочему именно в Этот День! Тут кто хочешь, начнет вопросы задавать. И писари простые, и жрецы, и войска верные. Нет, рабов надобно с площади убирать и потом уже думать, как с ними расправиться. А сейчас — выигрывать время. Тянуть, медлить, откладывать. Ждать подходящего случая. А чтобы бдительность усыпить — соглашаться с требованиями и делать вид, что поддаешься.

Рамсес резко шагнул вперед, обращаясь к Джабиру:

— Зови сюда раба того, дерзкого. Хочу потолковать с ним с глазу на глаз.

Над площадью, как и раньше, звучал жуткий в своей нескончаемости гул…

* * *

В самый темный час ночи плита опять заскрипела, отъезжая в сторону. На этот раз не на ладонь, а на целый локоть. В открывшийся проем быстро скользнула низкая черная тень, чтобы тут же наткнуться на Моисея, сжать в объятиях и закричать звонким голосом:

— Получилось, Моисей, получилось! Все сработало, как ты и говорил! Фараон сюда самого начальника стражи послал с приказанием освободить тебя, сняв все обвинения!

Аарон захлебывался в переполнявших его эмоциях:

— Представляешь, стоим мы там, в темноте, торжественные такие, с факелами — весь дворец в отблесках огненных, будто сам ярким пламенем полыхает. Стоим молча, как ты учил. И тогда я понимаю, что чего-то не хватает, нужно еще страшнее сделать. Мне в голову приходит замечательная идея — начать мычать. Ну, как корова, знаешь, — протяжно и жутко. Я с нашими посоветовался, все одобрили — и тут такой звук по всей площади пошел, что у меня самого мурашки по коже побежали. Ну, точь-в-точь, как из загробного царства. Тогда выходит прямо к нам важный такой стражник и сообщает, что фараон…

Моисей на мгновение обнял Аарона. Как хорошо чувствовать рядом присутствие живого человека, друга и почти брата! Как хорошо сорвать холодную хватку острых когтей смерти, что почти целые сутки сжимала горло. На одно лишь мгновение, и все — больше времени не было.

— Аарон, вперед, нельзя терять ни мига. Собирай патриархов. Сегодня же на рассвете двинемся. Нужно спешить, пока фараон не передумал.

— А почему это, Моисей, фараон передумать должен? Не потому ли, что ты обещание данное не сдержал? — густую синеву проема вдруг заслонила новая тень. И еще до того, как вспыхнувший факел осветил лицо вошедшего человека, Моисей узнал голос царственного брата.

— Тебе ли, Рамсес, об обещаниях говорить? Кто мне пять дней давал, а сам на четвертый в темницу упек?

— А что мне делать оставалось, когда верные слуги донесли, что ты тайну Завета Аменемхата рабам открыл? Я долго не верил, а потом решил сам во всем разобраться, тебя сюда поместив.

— То-то ты спешил сюда днем, чтобы правду выяснить! — Моисей повернулся к Аарону. — Оставь нас вдвоем, есть у нас еще вопросы нерешенные.

— Но Моисей, ты же сам говорил, что, как только вернусь, объяснишь, что это за Завет такой страшный, коли его сам фараон боится, — Аарон опасливо поглядел на Рамсеса, на точеном лице которого не отразилось ни одного чувства.

— Аарон, не сейчас. Беги приказание исполнять. Обо всем в свое время узнаешь! — в голосе Моисея зазвучал такой металл, что Аарон против обыкновения не стал перечить.

Дождавшись, когда они останутся вдвоем, Моисей обернулся к Рамсесу:

— Кто же на меня напраслину возвел? Дозволь угадать. Везир? Бакенхонсу? Или оба вместе сговорились?