За пять веков до Соломона (СИ)

Наверное, он все же вздремнул. Потому как, открыв глаза, явственно увидел вдалеке египтян. Одна сотня, другая, третья. Дальше всё сливалось в черное море солдат и колесниц. Тысяч пятнадцать, а то и все двадцать. Выходило, что фараон послал вдогонку армию вдвое, а то и втрое большую, числа евреев, покинувших Уасет. Чтобы наверняка.

Левиты встрепенулись, ожили. Сами собой исчезли усталость и сонливость.

— Луки приготовить! — жаркий шепот услышали все. — Но чтобы ни одного выстрела, пока я не скомандую! Ослушавшегося оставлю связанным в пустыне скорпионам и гадам ядовитым на пожирание. Ясно?

Моисей скользнул взглядом по суровым лицам левитов, кивнул и повернулся к ущелью.

Первые отряды египтян тонкими струйками потянулись в проход.

Идут, тяжело дышат, пот со лба стирают. Кожаные ремни плотно обхватывают грудь и живот, высокие щиты закинуты за спину, секачи покоятся на плечах, луки беззаботно болтаются сзади. Двигаются осторожно, но не из-за того, что израильтян боятся, а потому как дорога неровная, легко и пораниться. Долго ищут, куда ногу поставить, старательно обходят валуны побольше.

Ничего, сейчас забегаете. И думать забудете о царапинах от каменьев острых!

А вот и основные войска подтянулись. Сгрудились, толпятся, точь-в-точь как вожди накануне в шатре пылающем. Что же пора. Самое время. Треть воинов египетских одним махом уничтожить. А если боги милостивы будут, то и всю половину!

Застонал тихонько лук, натягиваясь до отказа, услышали левиты звук заветный. Со всех сторон тихий треск послышался, будто ветерок по пальмовой роще прошелся. Но знал Моисей, что от ветра этого уже через миг полсотни египтян с Осирисом повстречаются.

Что же, выбрать цель позаметнее. Вон сотник грузный впереди вышагивает. Дыхание затаить и, да пребудут боги с нами…

* * *

Стрела была готова сорваться с тетивы, когда сотник вдруг повернулся и, закрывшись рукой от солнца, посмотрел в сторону Моисея. Нет, египетский военачальник разглядеть ничего не мог: лучи прямо в глаза били, слезу вышибая, но всё равно казалось, что под пристальным взглядом израильтяне, как на ладони.

А потом сотник руку от лица отнял, и у Моисея внутри все оборвалось.

Приплюснутый нос и бритый затылок на толстой шее он узнал бы из тысячи. Манитон! Вот кого он едва жизни не лишил!

И чтобы не было мало, египетский сотник закричал, задрав голову:

— Моисей, ты там?

Слова оглушили, мысли поскакали вразнос: он что, всё знает? Откуда? Как? Неужто среди евреев предатель завелся?

— Тихо, никому не стрелять! — опять шепотом, на этот раз слишком громко отразившимся от отвесных каменных стен.

Да и поздно уже тетивы спускать: египтяне по неслышимой наверху команде все как один прятались за огромными щитами. Не слишком умело, кое-где оставались торчать руки или ноги, а дюжине-другой египтян удалось бы и головы прострелить. Но о внезапном нападении можно было забыть.

— Моисей, я не очень против солнца вижу, но не может быть, чтобы ты такой ловушкой не воспользовался! Или я не Манитон, что с тобой в походы ратные ходил.

Скрываться не имело смысла, и Моисей неспешно поднялся во весь рост.

— Да, Манитон, от тебя не спрячешься!

— Моисей, поговорить надобно, пока горячие головы дров не наломали. Спускайся, потолкуем спокойно.

— Тогда давай в стороне от твоего и моего войска сойдемся. Один на один, без оружия.

Аарон привстал на колено, зашипел:

— Моисей, ты с ума сошел! Пристрелят тебя, что нам потом делать?

Моисей покачал головой:

— Не думаю. Скорее Манитон договориться хочет. Видать, неохота ему людей своих зазря на смерть посылать. Да и внутренний бог подсказывает, что можем мы еще миром разойтись. Но вы держите ухо востро и, если что не так, стрел не жалейте. Ясно?

— Да уж куда яснее, — буркнул Аарон. — Внутренний бог ему подсказывает, да…

* * *

— Рад тебя видеть, командир!

— И я тебя, Манитон. Выходит, прав ты был в догадках, что фараон вас против ушедших евреев направит?

— Выходит, прав. Хотя лучше бы ошибался.

Моисей пристально всмотрелся в лицо Манитона. Глаза в глаза. В черные, бездонные. Что-то увиденное там заставило молодого вождя вздрогнуть. Что это было? Лютый холод неминуемой смерти? Серебристый блеск непоколебимой решимости? Или черный огонь свирепой ненависти?

— Что ты задумал, Манитон? — сказал Моисей едва слышно. — Зачем меня позвал?

Сотник ответил не сразу. Поглядел по сторонам, покряхтел по-старчески, хотя и не пожилой еще совсем, нет, в самом цвете сил и здоровья. Потом долго отряхивал красную пыль с одежды, зачем-то вытирал секач-хопеш, пока тот не засиял, словно зеркало. Моисей терпеливо ждал, ни словом, ни жестом не выдавая огромного напряжения. А внутри та еще буря бушевала. Что же тянешь-то столько? Давай же, давай!

Манитон словно услышал, поднял голову и, опять встретившись взглядом с Моисеем, начал: