За пять веков до Соломона (СИ)

Заметались далекие тени, заржали лошади, а воины, что на холм лезли, почему-то вспять обратились. Точно! С той стороны прилетела туча черных точек и, словно стая мошек, опустилась в самую гущу неприятеля. Еще одна. И еще, и еще.

— На два пальца выше солнца! Залп! Залп!

Еврейский рог затрубил радостно, и Моисей увидел, как вдали срываются с места богатые колесницы, испуганные кони несутся прочь, давя насмерть каждого, кто подвернется под тяжелые копыта.

Рассыпались в стороны зеленые сотни, обнажая спины «Многоруких», заметались внизу египтяне, не зная с какого края укрыться, чтобы через минуту упасть под выстрелами с двух сторон.

Через два часа все было кончено. Уцелевшие в рукопашной нубийцы полегли под градом стрел. Из изнеженных сынов Гора, кое-кто спасся на лошадях, а большинство погибло в панике и давке. «Многоруких» расстреляли с двух сторон.

— Мы победили, Моисей! Мы их победили! — восторгу Аарона не было предела. Он подбежал к Моисею, подхватил и закружил в радостном вихре…

* * *

Набежавшие тучи скрыли солнце, небо сразу посерело, а пустыня вмиг потеряла все краски, словно покрылась грязно-серым саваном.

— Да, Аарон. Мы победили. Но пусть не допустят боги еще одной такой победы!

Моисей указал на склон, сплошь усеянный телами.

— Тысячи две, не меньше. Почти треть тех, кто вышел из Египта, так и не увидят свободы!

Воздух наполнили причитания женщин, которые находили тела любимых.

— Смотри, Аарон. Три сотни Рувимов полегли одними из первых. Теперь у них в роду едва ли два десятка мужчин найдется. А здесь лежит юный Вениамин и его отряд. Неффалим потерял всех четверых сынов: Иецер, Иахцеил, Гуни, Шиллем — все погибли здесь. У Дана убит последний наследник Хушим.

Моисей смахнул слезы с глаз:

— Аарон, зачем продолжать? Нет ни одного рода, ни одной семьи, где сегодня вечером не будут оплакивать кого-то из погибших.

Моисей надолго замолчал, а потом с горечью добавил:

— Я в тысячный раз спрашиваю себя: оно того стоило? Свобода, которая ждет в Мадиамском царстве, стоила ли жизни тысяч людей? Будут ли свободные жена и дети счастливы без любимого отца и мужа? Будут ли престарелые отец и мать радоваться свободе, потеряв единственного сына?

Тихо подошел Махли, зажимая окровавленную руку. Моисей обеспокоено посмотрел на него:

— Ты ранен?

Махли только криво усмехнулся:

— Да вот, совсем калекой сделали, — на левой кисти вместо большого пальца, зияла открытая рана. — Теперь уж точно ни лука, ни кинжала не удержу. Придется мне из сотников уходить. Ничего, назначишь пастухом, буду коз да овец гонять.

Улыбка играла на устах Махли, но в глазах стояли слезы.

— Перестань, Махли, — Моисей смотрел серьезно. — Вождем человека не пальцы на руках делают, но речи мудрые и поступки смелые. И пока сможешь приказы так отдавать, что они тотчас исполняться будут, до тех пор сотником тебе быть.

Махли только кивнул и сглотнул тяжело. Но выпрямились плечи рослого воина, загорелись глаза знакомым огнем.

Вдруг снизу донеслись крики:

— Моисей, на помощь! Скорее!

Там евреи никак не могли справиться с последним вражеским отрядом. Окруженная со всех сторон, египетская сотня упорно держала «Черепаху», ощетинившись десятками щитов, похожих на дикобразов от десятков застрявших стрел. Противники стояли на месте, боясь сделать выпад первыми.

Интересно, откуда это у них? Неужели у израильтян научились? И сумели под градом стрел вот такой панцирь непробиваемый построить? Видать, и вправду «Многорукие» были опытными бойцами.

Моисей скомандовал:

— Левиты, ко мне. Целиться в щели между щитами. Выбивать по одному. Залп!

Два-три воина подкосились, упали. В прорехи тотчас влетели десятки стрел. Стройный панцирь распался, египтяне один за другим стали валиться в пыль, утыканные стрелами.

— Стойте, хватит! — скомандовал Моисей. — Опустите оружие, и мы дадим вам уйти.

Угрюмые египтяне побросали секачи и щиты.

— Махли, проводи их до пустыни и отпусти с миром.

Вдруг предводитель египтян выхватил длинный нож и с ревом бросился на Моисея. Тренькнули тетивы десятка луков, сотник споткнулся и упал. Хрустнули тростинки обломанных стрел, тело перевернулось на спину, и Моисей с ужасом увидел знакомый красный лоб и толстую шею.

С трудом Моисей опустился на колени и взял дрожащими руками голову старого воина.

— Манитон! Зачем ты это сделал? Ведь ты мог уйти? Зачем, зачем?

Глаза сотника тяжело открылись, на губах запузырилась красная пена, но Моисей разобрал последние слова:

— Мир изменился, Моисей. Раньше было ясно: здесь мы — здесь неприятель. А теперь? Кто плохой, кто хороший? Кто прав, кто виноват? Почему черное становится белым, а белое черным? Вчерашние рабы поднимают руку на хозяев, фараон собирается убить младенцев, а те, кому всю жизнь доверял, начинают лгать. Нет, лучше умереть, чем жить, не зная, кто друг, а кто враг!..

* * *