За полшага до счастья

– Он уйдет быстро. Ваш сын зависит от этого аппарата.

– Он будет страдать?

– Нет, просто его сердце перестанет биться. Но это было бы сознательным прекращением оказания медицинской помощи и создало бы затруднительное положение.

– Реанимация тоже была сознательной, но не спасла его. Если бы вы не делали массаж сердца и интубацию, его бы уже не было с нами.

– Верно, но это щекотливый вопрос.

– Вы думаете, для меня – нет? Думаете, мне хочется его отключить, этот ваш аппарат?

Врач ничего не ответил. Молодая женщина права, он и сам знает, что упорствовать нет смысла, но так трудно с этим смириться. Людовик привязан к жизни, как космонавт в открытом космосе привязан к своему кораблю простым канатом. Стоит перерубить канат, и он уйдет в невесомость.

Трудно перерубить канат.

Трудно.

– Я должна сообщить родным, – сказала Жюли.

– Делайте, как вам удобно…

Время прощания

Жером провел целый день в зале ожидания у входа в отделение. Утром он пришел повидать Люка и едва успел выбраться из палаты, чтобы не потерять сознание в своем кресле на колесиках. Он смотрел на неподвижное детское тело на больничной койке, и в его памяти непрерывно звучал их разговор на пляже:

«– Почему ты никогда не вадуешься?

– Потому что мне грустно.

– А почему тебе гвустно?

– Потому что моя жена умерла.

– А почему она умевла?

– Э-э-э… потому что ей было грустно…

– Значит, и ты умвешь?

– Я… нет, не обязательно!

– Тогда почему ты никогда не улыбаешься, если не собиваешься умивать?»

А вот Люк улыбался. Почему же теперь он умирает?

Закончив прием, Каролина тоже пришла в больницу.

Она рухнула в яму. Упала туда без всякого сопротивления.

Чтобы выбраться оттуда, ей понадобится время.

Манон тоже была здесь. Предупредила преподавателей и ушла с занятий. Ничто не могло бы остановить ее.

Поль находился на другом конце Франции и долго названивал Жюли по телефону. А она в это время как раз вышла подышать воздухом. Они почти ничего не сказали друг другу. Несколько коротких фраз, прерываемых долгим молчанием. Оба поплакали, и Поль пообещал приехать как можно скорее.

Ромэн тоже пришел. Он оставил Шарлотту у бабушки с дедушкой, чтобы попрощаться с Люком.

Жюли была растрогана, увидев, что он наклонился к ушку Людовика и что-то ему взволнованно нашептывает.

– Я хочу, чтобы вы знали, что я с вами, Жюли.

– Я знаю. Мне бы хотелось, чтобы вы остались подольше. Только вот не знаю, как с Шарлоттой.

– Все в порядке. Бабушка с дедушкой ей всегда рады, она у них заночует.

К вечеру все разошлись. Жюли хотела остаться одна. Ромэн предупредил ее, что будет в ординаторской и отвезет ее домой, когда она захочет. Не важно, когда это будет.

Когда доктор Лагард вошел в палату, она уже могла сказать, что пора. Что она не хочет дольше удерживать Люка. К чему? Позавчера он уже почти ушел, когда у него остановилось сердце. С улыбкой. Теперь Жюли хотела отпустить его, она готова. Ей очень важно было прийти посидеть с ним. Но теперь она знала, что момент настал.

Доктор Лагард попросил подождать пару минут и отлучился.

Вернувшись, он подошел к Жюли сзади и молча положил руку ей на плечо – он так делал всегда, чтобы она не чувствовала себя одиноко. После чего резко снизил подачу кислорода в аппарате искусственного дыхания.

В палате незаметно появился Ромэн и тоже подошел к Жюли.

Еще один ангел. Возможно, ангел-хранитель.

Жюли сидела на кровати рядом с Людовиком, положив одну руку ему на сердце, а другую на лоб. Она гладила его, шептала, что все будет хорошо, что она его любит, что ему не будет больно, просила подождать ее, следить за ней, обещала, что возьмет себя в руки. Она говорила, что любит его, что любит его. Время никогда не было для нее столь драгоценно, как в эти минуты. Никогда. Дорогá каждая частичка секунды.

А через полчаса частота сердечного ритма стала постепенно уменьшаться. Пятьдесят ударов в минуту, потом сорок пять… Сорок. Тридцать пять… Сердце сына вот-вот остановится под ее рукой, но Жюли продолжает разговаривать с ним. Теперь удары сердца столь редки, что она вообще не уверена, что ощущает их…

– Я тебя люблю, – шепчет Жюли.

Последний удар…

Время смерти – двадцать один час тридцать четыре минуты…

В цветах и облаках

Поль приехал утром на следующий день.

Жюли заметила его, когда выходила от Жерома. Лицо Поля осунулось. Конечно, не так, как у Жюли, но можно догадаться, что у него была трудная ночь и что он не может скрывать свое горе. Они обнялись и тесно прижались друг к другу. Он так и остался старым дубом, но Балу, честно говоря, в ужасном состоянии. Жюли даже не уверена, что он еще дышит.

– Ах, Жюли-Жюли, я даже не знаю, что сказать…

– Не говори ничего.

Их объятие было долгим, нежным и молчаливым.

– Я как раз собралась повидать его. Они перенесли его сегодня утром.

– Хочешь, я тебя отвезу?

Конечно, она хотела.

Распорядитель траурного зала, приятный мужчина, доброжелательный, приветливый и сдержанный, не склонный ни к фантазиям, ни к жалости, попросил их подождать несколько минут, пока он не подготовит малыша.