За полвека до Бородина

— Не извольте волноваться, — засмеялся Щербатов. — Пусть сия летописная сказка не тревожит вас понапрасну: часто такие сведения лишь дань моде. Следуя распространенным в давние времена преданиям, многие русские нобили выводили свой род из иноземного царства–государства. Не одного Гавриила летопись объявляет немецким рыцарем, который добровольно приехал на службу к новгородскому князю Александру Яросла–вичу. Пусть сие указание летописи нисколько вас не смущает: мне не раз доводилось читать о том, как коренные русские роды заявляли о своем иноземном происхождении. Так и близкие вам Аксаковы предпочитают вести свою родословную не от боярина Русалки, а от некоего Симона Африкановича — легендарного племянника не менее легендарного норвежского короля Гакона Слепого. Баратынские считают себя польскими дворянами герба Корчак; Дашковы полагают себя происходящими от одного из мурз Большой Орды; оттуда же ведут родословие и Огаревы, называя своим предком Мурзу Мамета; а графы Толстые объявляют основателями своей фамилии некоего «Индроса из немец, из цессарские земли». Однако же темна вода во облацех.

— Премного благодарен вам, князь, — произнес Ларион Матвеевич, смеясь, — за то, что и объяснили мне сей сюжет, и заодно успокоили: все же ни к кому–нибудь, а к самому Александру Ярославичу Невскому приехал служить мой предок.

— Не извольте забегать вперед. Предок ваш, Гавриил Олексич, приехал к Александру Ярославичу, когда Невским он еще не прозывался. А вот как раз почти в ту самую пору, когда предок ваш на службу к нему явился, он и стал прозываться Невским.

— Как же сие могло статься?

— А вот извольте, послушайте, о чем говорит нам летопись: «В лето 6748 бысть сеча велика на Римляны, и изби множество, безчислено их, и самому королеви взложи печать на лице острым своим копьем…» — Щербатов замолчал и, отодвинув летопись, взглянул на Ми–шу: — Ясно тебе, сударь, что это за битва и что за дата такая — 6748?

— Из Магницкого, ваше сиятельство, известно мне, что записи летописные велись по Византийскому календарю. А тот календарь вел счисление лет от сотворения мира. Мы же ныне ведем счет от Рождества Христова, который родился в 5508 году от сотворения мира. И так как разница меж нынешним нашим календарем и прежним равна 5508 годам, то, стало быть… — Миша немного помолчал и, произведя в уме расчет, произнес: — …то, стало быть, случилась та битва в 1240 году от Рождества Христова.

Князь даже в ладони хлопнул от удовольствия, и глаза его засияли радостью человека, встретившего в глухом лесу себе подобного.

— А что ж за битва была в том году? — снова спросил Щербатов.

Миша задумался: в отечественной истории был он гораздо слабее, чем в истории Рима и Греции, — и книг еще почти никаких не написали, и прошлое России даже академикам еще не представлялось достаточно связным и ясным.

— Никак, битва со шведами на Неве? — спросил Ларион Матвеевич, не будучи в своей правоте совершенно уверенным и вмешательством своим выручая сына.

И вновь хозяин дома возликовал:

— Примите комплименты, господин капитан. Редко, кто в городе нашем разгадал бы сию шараду. А теперь позвольте дать приличествующий сему тексту комментариум.

О чем сие? Что за «сеча»? Откуда «Римляны»? Какой «король»? Кто «взложил печать на лице» короля «острым своим копьем»? Речь идет о знаменитой Невской битве, после коей новгородский князь Александр Ярос–лавич и стал прозываться Невским.

«Римляны» здесь — шведы. Всех католиков на Руси называли тогда римлянами, а иноземцев — немцами. «Король» — шведский предводитель герцог, точнее, ярл Биргер, а «печать на лице» поставил ярлу сам Александр Ярославич.

А теперь, для того чтобы не комментировать мало понятный текст летописи, позвольте мне переложить ее дальнейшее содержание современным языком.

Как только князь Александр ударил ярла в лицо копьем, тотчас же в бой ввязались шесть «муж храбрых… из полку его». Одного из них и звали Гаврилою Олексичем. Он въехал по доске на вражеский корабль вслед за убегавшим от него шведским «королевичем» и сбросил «королевича» в воду вместе с конем. После чего стал биться с самим шведским «воеводою середи полку их».

А теперь извольте принять от меня некий стихотворный сюрприз.

Щербатов встал и, загадочно улыбнувшись, отошел чуть в сторону.

— Прочту я вам не свои стихи, хотя грешен — иной раз и стихами балуюсь, но «Оду Первую Александра Петровича Сумарокова на победы государя императора Петра Великого». Вот, слушайте.

Возведен его рукою,
От Нептуновых свирепств,
Град, убежище к покою,
Безопасный бурных бедств;
Где над чистою водою
Брег над быстрою Невою, ¦
Александров держит храм:
Где Борис пространным небом,
Путешествуя со Глебом,
В помощь нисходили к нам.