За полвека

В яркой, как листва, шапчонке, в юбке, жёлтой, как заря…

Супи-Яулат её звали — точно, как жену Царя.

Жгла она какой-то ладан, пела, идолу молясь,

Целовала ему ноги, наклоняясь в пыль да в грязь.

Идола того народ

Богом-Буддою зовёт…

Я поцеловал девчонку: лучше я, чем идол тот

На дороге в Мандалей!

А когда садилось солнце и туман сползал с полей,

Мне она, бренча на банджо, напевала "Кулла-лей",

Обнял я её за плечи и вдвоём, щека к щеке,

Мы пошли смотреть, как хатис грузят брёвна на реке.

Хатис, серые слоны,

Тик весь день грузить должны.

Даже страшно, как бы шёпот не нарушил тишины

На дороге в Мандалей.

Всё давным-давно минуло: столько миль и столько дней!

Но ведь омнибус от Банка не доедет в Мандалей!

Только в Лондоне я понял: прав был мой капрал тогда —

Кто расслышал зов Востока, тот отравлен навсегда!

Въестся в душу на века

Острый запах чеснока,

Это солнце, эти пальмы, колокольчики, река

И дорога в Мандалей…

Моросит английский дождик, пробирает до костей,

Я устал сбивать подошвы по булыжникам аллей!

Шляйся с горничными в Челси от моста и до моста —

О любви болтают бойко, да не смыслят ни черта!

Рожа красная толста,

Не понять им ни черта!

Нет уж, девушки с Востока нашим дурам не чета!

А дорога в Мандалей?

Там, к Востоку от Суэца, где добро и зло равны,

Десять заповедей к чёрту! Там иные снятся сны!

Колокольчики лопочут, тонкий звон зовёт меня

К старой пагоде в Мульмейне, дремлющей над ленью дня

По дороге в Мандалей.

Помню тихий скрип рулей…

Уложив больных под тенты, — так мы плыли в Мандалей,

По дороге в Мандалей,

Где летучих рыбок стаи залетают выше рей,

И рассвет, внезапней грома,

Бьёт в глаза из-за морей…

325.

ИЗ ЛЕГЕНД О ЗЛЕ *

Ливень лил, был шторм суровый,

но ковчег стоял готовый.

Ной спешил загнать всех тварей — не накрыла бы гроза!

В трюм кидал их как попало, вся семья зверей хватала

Прямо за уши, за шкирки, за рога, хвосты и за…

Только ослик отчего-то пробурчал, что неохота,

Ну а Ной во славу божью обругал его: "Осёл,

Чёрт отцов твоих создатель, твой, скотина, воспитатель!

Чёрт с тобой, осёл упрямый!" И тогда осёл вошёл.

Ветер был отменно слабый — парус шевельнул хотя бы!

А в каютах душных дамы от жары лишались сил,

И не счесть скотов угрюмых,

падавших в набитых трюмах…

Ной сказал: "Пожалуй, кто-то здесь билета не купил!"

Разыгралась суматоха, видит Ной, что дело плохо:

То слоны трубят, то волки воют, то жираф упал…

В тёмном трюме вдруг у борта старый Ной заметил чёрта,

Чёрт, поставив в угол вилы, за хвосты зверьё тягал!

"Что же должен я, простите, думать о таком визите?" —

Ной спросил. И чёрт ответил, тон спокойный сохраня, -

"Можете меня прогнать, но… Я не стану возражать, но…

Вы же сами пригласили вместе с осликом меня!"

326.

ПЕСНЬ БАНДЖО

Ты рояль с собой в поход не завернёшь,

Нежной скрипке в мокрых джунглях не звучать,

И орган в верховья Нила не попрёшь,

Чтобы Баха бегемотам исполнять!

Ну а я — меж сковородок и горшков,

Между кофе и консервами торчу,

И под стук солдатских пыльных каблуков

Отстающих подгоняю и бренчу:

Тренди-бренди, тренди-бренди, та-ра-рам…

(что втемяшится — бренчит само собой!)

Так, наигрывая что-то в такт шагам,

Я зову вас на ночлег и водопой.

Дремлет лагерь перед боем в тишине.

Завещанье сочиняешь? Бог с тобой!

Объясню я, лишь прислушайся ко мне,

Что для нас один на десять — равный бой!

Я — пророк всего, что было искони

Невозможным! Бог нелепейших вещей!

Ну, а если вдруг сбываются они —

Только дай мне ритм сменить — и в путь смелей!

Там-то, там-то, там-то, там-то, там,

Где кизячный дым над лагерем вдали,

Там пустыней в даль седую Одинокий хор веду я —

Боевой сигнал для белых всей Земли.

Младший сын пройдёт по горькому пути,

И бесхитростный пастушеский бивак,

И сараи стригалей, где всё в шерсти,

Чтоб иметь своё седло и свой очаг!

На бадейке перевёрнутой, в ночи

Я о том скажу, о чём молчишь ты сам:

Я ведь — память, мука, город… О, молчи —

Помнишь смокинг и коктейль по вечерам?

Танго, танго, танго, танго, танго таннн…

В ясном блеске, в блеске лондонских огней…

Буду шпорою колоть их — Снова — к дьяволу и к плоти,

Но верну домой надломленных детей!

В дальний край, где из тропических морей

Новый город встал, потея и рыча,

Вёз меня какой-то юный одиссей,

И волна мне подпевала, клокоча…

Он отдаст морям и небу кровь свою,

И захлёстнут горизонтом, как петлёй,

Он до смерти будет слышать песнь мою,

Словно в вантах ветра вымученный вой —

Волны, волны, волны, волны, волны — во!

И зелёный грохот мачту лупит в бок…

Если город — это горе,

Что ж, вздохни, и — снова в море!

Помнишь песню "Джонни, где твой сундучок?"

В пасть лощин, где днём мерцают звёзд глаза,

Где обрывки туч летят из-под колёс,

Где рипят-визжат на спусках тормоза

(За окном — тысячефутовый утёс!),

Где гремят и стонут снежные мосты,

Где петляет в скалах змей стальных дорог,

Бесшабашных я зову, чтоб с высоты

Чёрным соснам протрубить в Роландов Рог:

Пойте, пойте, пойте, пойте, пойте, пой,

В гривах гор топор и просеки путей!

Гнать железных жеребцов на водопой

По ущельям к волнам Западных Морей!

Звон мой — думаешь, он — часть твоей души?

Всем доступен он — банальнейший трень-брень,

Но — смеяться и сморкаться — не спеши: