За порогом мечты

– Боюсь, что так. Нет, речь не идет о чем-то серьезном или о чем-то свершившемся , нет. Да я могла бы и не заговаривать с вами об этом, да и вовсе я не собиралась сплетничать вам, но… У меня есть причины думать, что есть многое такое, о чем Фанни вам не рассказала и о чем я узнала только от своей дочери Лавинии – она такая наивная, моя деточка… Я должна признаться, что забеспокоилась и принялась допрашивать ее. Не знаю, насколько ваша Фанни с ней откровенна, только мне показалось странным, что раньше Лавиния была со мной во всем открыта, а теперь, когда дело зашло о Фанни, она начала запираться… – Миссис Грейшотт прокашлялась и покачала головой: – Нет, мне трудно объяснить это!

– В этом нет никакой нужды, мэм! – с арктическим холодом в голосе заметила Эбби. – Я вас прекрасно поняла. И не подумайте, что я расскажу Фанни, как подруга невольно ее предала. Позвольте и мне быть с вами откровенной. У меня есть все основания считать этого Каверли авантюристом, и я понимаю, что он заставил Фанни думать о себе как о своей единственной и неповторимой любви. Не знаю, рассчитывает ли Каверли растопить сердце моего брата, но я сильно сомневаюсь, что Джеймс может дать согласие на их брак. Так в чем тут дело? Он просто хочет поразвлечься флиртом? А может быть, собирается с ней сбежать?

Тут Эбби поймала быстрый испуганный взгляд миссис Грейшотт, брошенный на нее, и попыталась рассмеяться:

– Да нет же, нет, я просто шучу, дорогая!

– Я понимаю, милая, – чопорно поджав губы, отвечала миссис Грейшотт, – только я всегда думаю, ошибались ли наши родители, когда запрещали нам читать французские – слово-то какое неприличное! – любовные романы!

– То есть позволяя нам узнать что-нибудь романтическое? – чуть улыбнулась Эбби. – Но мне кажется, что как бы девочка ни мечтала стать романтической героиней или попасть в авантюрную интрижку, она все равно понимает, что это просто игра, которой нет места в жизни, в настоящей, реальной жизни. Точно так же, как мои племянники брали меня в плен, выскакивая из-за кустов смородины с рогатками в руках, уверяя при этом, что они пираты и я их пленница!

Миссис Грейшотт смутно улыбнулась в ответ, но вздохнула невесело:

– Может быть… Но когда провинциальная девушка влюбляется, причем в городского, в лондонца, который умеет соблазнять…

– Конечно! – кивнула Эбби. – Я тоже ничего не знаю наверняка. Но мне кажется, мэм, что авантюрист не стал бы соблазнять девушку, которой еще целых восемь лет остается до вступления в права наследства… Насколько я знаю, Фанни станет полновластной наследницей только в двадцать пять лет. Впрочем, я в таких делах мало что понимаю…

– Как? А он-то об этом знает? – Глаза миссис Грейшотт расширились. – А сама Фанни? Эбби отвела взгляд.

– Нет. То есть этот вопрос как-то пока не затрагивался. Думаю, ей эти обстоятельства неизвестны. Но я считаю, что это мой долг – донести сию истину до шустрого мистера Каверли. А покамест…

– А покамест, – с многозначительной усмешкой подхватила миссис Грейшотт, – к нам приближается упорный мистер Дунстон, который явно задумал увести вас от меня, так что я, так и быть, сама отойду! Вы же понимаете, как я буду счастлива , если ваша собственная судьба устроится…

С этими словами миссис Грейшотт отдрейфовала в сторону, а на освободившееся место к Эбби подплыл грузный джентльмен в голубом мундире.

– Хорошо, что вы наконец появились! – начал он просто. – Бат без вас напоминал мне Аравийскую пустыню!

Мисс Селина Вендовер, зорко наблюдавшая за происходящим, удовлетворенно вздохнула. Она, естественно, не меньше, чем миссис Грейшотт, желала видеть Эбби устроенной и не видела для этой цели другого, более подходящего человека, чем Питер Дунстон. Это был уважаемый человек, он владел солидным имением недалеко от Бата. Манеры у него были простые и в целом вполне терпимые, и кроме того, Селина слышала массу благоприятных отзывов о мистере Дунстоне от его вдовой матери, которые лишь отчасти объяснялись материнским обожанием. Во всяком случае, Питер Дунстон был в высшей степени заботливым сыном, и это предвещало ему быть и заботливым супругом. Как бы то ни было, Селине хотелось бы верить, что Эбби, находясь на грани окончательного превращения в закоренелую старую деву, готова будет принять ухаживания столь приятного мужчины, вместо того чтобы всякий раз беззаботно восклицать, что она не способна чувствовать маломальскую нежность к человеку, обладающему лишь солдафонскими добродетелями.