За последним порогом. Паутина. Книга 3

– Потому что работа не заменяет семью, это ненормально, – объяснил я. – А Эрик достойный человек, он нам нравится. Мы с Леной не против видеть его в нашей семье.

– Не дави на меня, Кени, – хмуро сказала мама. – И вообще, хватит об этом, я и так слишком разговорилась.

Глава 4

Антон Кельмин выглядел необычно. Если выразиться конкретнее, он выглядел здорово выбитым из колеи, и для него это было действительно очень необычно. Я с любопытством наблюдал за ним, гадая, какая такая чрезвычайная проблема привела его ко мне настолько срочно, да ещё и в подобном состоянии.

– Дело у меня такое… – он поколебался, пытаясь получше сформулировать свою мысль, но похоже, не очень успешно. – В общем, мои люди, как вы и приказывали, следят за нашими сотрудниками…

– Мне не нравится слово «следят», – заметил я. – Давай лучше говорить «присматривают». Следить за ними ведь и в самом деле не надо. Нужно всего лишь обращать внимание на необычные вещи – странные зачисления на счёт, непонятные знакомства, нетипичную активность. Но продолжай, Антон, извини, что прервал.

– Да, господин, – кивнул он. – Стало быть, мои люди, которые присматривают за Есенией Ждановой, заметили странное поведение. Ну знаете, как бывает у дилетантов, которые опасаются слежки? Они постоянно озираются, резко меняют направление движения, внезапно останавливаются и начинают рассматривать зеркальные витрины. В общем, действуют, как шпионы в визионе, так что всем прохожим сразу становится любопытно, что происходит. Стражникам обычно тоже.

– Стало быть, наша Есения вдруг забеспокоилась о слежке? – заинтересовался я. – Рассказывай дальше.

– Мои люди, естественно, тоже обратили на это внимание. Она немного попетляла, потом села в машину, причём без шофёра, вела сама. Парни проследили её маршрут и выяснили, что она направлялась в Холынку.

– Холынку? – переспросил я.

– Городская тюрьма[5] общего режима для совершивших преступление впервые. Причём преступление не из списка тяжёлых. В общем, тюрьма для мелких преступников.

– И что она там делала?

– Пока не знаем, ищем подходы к сотрудникам тюрьмы. Я прошу разрешения на полную разработку.

– Не надо никакой разработки, Антон, – вздохнул я. – Подходы к тюремщикам ищи, конечно, в жизни всё пригодится. А что касается Есении, то я знаю, что она там делала. Она была у меня буквально час назад и всё рассказала.

– Надо же, как совпало, – удивился Кельмин.

– Я в совпадения не верю, и ты тоже не верь, – посоветовал я. – А вот во что я легко поверю, так это в то, что она засекла твоих парней и решила идти признаваться самой, пока ей не начали задавать неудобные вопросы. Кстати, то, что она заметила слежку, многое говорит о качестве слежки. Не думаю, что она проходила какую-то специальную подготовку, наверняка твои остолопы просто слишком мелькали. Хотя её биографию на всякий случай незаметно проверь.

– Проверю, – кивнул он. – Но я не думаю, что найду там что-нибудь. И скажу прямо, если позволите – я вообще не верю, что есть смысл присматривать за слугами семейства. Мы все клялись на крови, никто из нас просто физически не сможет предать.

– Физически не сможет, говоришь, – усмехнулся я. – Знаешь, Антон, я предпочёл бы тебе это не говорить, но ты обязан знать: клятва не препятствует предательству. Затрудняет, но не так уж сильно. Кстати, в отношении наших сотрудников я предпочитаю слово «нелояльность». «Предательство» – это всё же слишком серьёзное слово, не стоит его употреблять без веских оснований.

– Как это клятва не препятствует предательству? – в полной растерянности переспросил Кельмин. Похоже, я его ввёл в состояние культурного шока – он и мне не может не верить, и принять крушение незыблемой истины тоже не может, вот и разрывается.

– Понимаешь, это одна из тех вещей, о которых люди слышат с детства, и настолько к этому привыкли, что даже не пытаются подвергать сомнению. Это что-то вроде абсолютной истины. Кто знает, тот молчит, но если бы ты немного подумал, то и сам бы всё понял. Это же очень просто – предатель никогда не считает себя предателем. Ну вот для примера представим такую ситуацию: мать кормит ребёнка с ложечки чем-то очень вкусным. И в один прекрасный момент, когда он доверчиво разевает рот, она вливает туда горькое лекарство. Это предательство?

– Ну какое же это предательство? – неуверенно возразил он.

– В чистом виде предательство, – хмыкнул я. – Подлый обман доверившегося тебе близкого человека. Для ребёнка это будет драмой, возможно. Мы просто не воспринимаем это как предательство, потому что понимаем, что она делает это для блага ребёнка. То есть некоторые виды предательства таковыми как бы не являются.

Кельмин медленно кивнул, начиная осознавать ситуацию.

– И точно так же тебя можно подвести к мысли, что, например, я веду семейство к пропасти, и если меня не остановить, то мы все обречены, и что единственный способ спасти семейство – это убить меня. И для тебя это будет не предательством, а спасением семейства от безумного главы.

– Меня к такой мысли подвести невозможно, – угрюмо возразил он.