За правое дело

Игумен вспоминал, как появился в монастыре Судаков, подал письмо от настоятеля кафедрального собора в губернском городе. Настоятель писал: «Передаю поклон с братом нашим и прошу оного приютить, яко агнца, отбившегося от стада». О готовящемся восстании против Советской власти и об ожидаемой помощи из-за границы гость передал на словах. Вспомнил Илиодор, как гость отлучался на неделю, иногда больше, появлялся в монастыре на день, на два и снова пропадал. Несколько раз он привозил разобранные винтовки, тайно от монахов собирал их в отведенной ему келье, укладывал в ящики, которые приближенные игумена прятали в подземелье; место это знали три-четыре человека. После неудавшегося восстания в Успенском игумен перепрятал оружие, ничего не сказав об этом Судакову, и решил на время прекратить с ним встречи.

Размышления игумена прервал послушник, доложивший, что к панихиде все готово.

Илиодор не по-стариковски легко поднялся, распрямил плечи и, взяв посох, вышел из кельи.

* * *

Уже стемнело, когда Судаков вышел из монастырских ворот и направился к месту ночлега. Под деревьями густели тени, лес наполнялся чуткой вечерней тишиной.

Судаков поморщился. Ему не нравилась тишина, он больше любил ветер и ненастье: тогда можно идти без опаски.

Разговор с игуменом озадачил его.

После разгрома колчаковцев в Прикамье Судаков прибыл в Ярскую волость для организации вооруженных восстаний. Полк, в котором служил Судаков, был отрезан от главных сил отступающей армии Колчака и окружен. Колчаковские солдаты, насильно согнанные на войну, бросали оружие и сдавались красным. Офицеры с небольшим числом надежных солдат после безуспешной попытки пробиться на Урал и догнать своих укрылись в лесной глуши, в стороне от жилья и дорог. Здесь они создали штаб для борьбы с Советской властью. Не один десяток белогвардейцев с поддельными документами, под чужим именем ушел отсюда в деревни для того, чтобы сеять недовольство советскими порядками, подстрекать к выступлениям против новой власти, организовывать восстания. Одним из таких был Судаков. Он находил убежище у кулаков, в монастырях, у присмиревших на время бывших дворян в уездном городе, скрывался в лесных дебрях.

Игумен Илиодор был братом колчаковского полковника, о чем не знали даже монахи. Судаков посвятил Илиодора в дела своей контрреволюционной организации и получал от монастыря немалую помощь. И теперь Судаков негодовал, что игумен принял его так холодно. Он догадывался, что хитрый Илиодор решил на время порвать с ним всякие отношения, чтобы не навлечь на монастырь подозрений после неудавшегося восстания в Успенском.

— Нет уж, игумен, — прошептал Судаков, — от нас тебе не отвязаться, поздно. Попадусь я, тебя за собой потащу. Дело затеяно серьезное: или умрет Советская власть, или умрем мы.

Время от времени Судаков останавливался и прислушивался: не идет ли кто навстречу, не догоняет ли? Нет, никого не было в лесу в этот поздний час.

Он шел долго и наконец оказался на берегу Кривого озера. Внезапно услышал веселые детские голоса. Переговаривались двое:

— Пантушка, давай к берегу-у-у! — взывал пронзительный голос.

Ему отвечал другой, озорной, грубоватый:

— Пошел к черту-у-у! Сам знаю-ю-у!..

— Утоне-е-шь!

— А ты не каркай!

Судаков замер на месте, перестал дышать, выхватил из трости кинжал. Но голоса умолкли, и в лесу стало по-прежнему тихо. Всунув кинжал в трость и крадучись, точно волк, Судаков стал пробираться в свое логово. Вот он протиснулся в дыру между обомшелыми камнями, постоял, послушал — никакого подозрительного шума. Успокоился, пошел в темноте, вытянув вперед руку.

Это была одна из штолен заброшенных каменоломен. Тех самых каменоломен, в которых задумали искать церковные ценности Пантушка и Яшка. Судаков шел ощупью, чувствуя, как наклонный пол штольни уводит вниз, в глубь земли. В непроницаемой темноте гулко шлепались с потолка капли воды: два дня назад прошел дождь, и вода просочилась до штольни.

Не первый раз был Судаков в подземелье, но непроницаемая темнота, могильная тишина и опасность, подстерегающая на каждом шагу, действовали неприятно, держали в нервном возбуждении. Осветить дорогу было нечем. Хранилась у него коробка спичек, спрятанная от сырости в кармане нательной рубахи, но он доставал ее лишь в случаях крайней необходимости, а для прикуривания употреблял, как и крестьяне, кусок стали, кремень и тряпку, проваренную в зольной воде.

Идти было неудобно. Под ноги попадались камни, осыпи земли, лужи. Пахло сыростью и плесенью.

Наклон кончился, и штольня пошла горизонтально. Судаков понял, что осталось пройти немного. Сто шагов прямо, потом повернуть направо, и он будет на месте.

Отсчитав сотню шагов, он нащупал тростью выступающий на повороте штольни угол, свернул за него и через пятьдесят шагов остановился. Снаружи не доносилось ни одного звука. А здесь, в подземелье, все было немым, мертвым.