За правое дело

Вновь и вновь перечитывал он записанное радистом сообщение о том, как войска генералов Лелюшенко, Кузнецова, Рокоссовского, Говорова, Болдина, Голикова гонят от Москвы разбитые фланговые группировки немцев, бросающих технику и вооружение.

Названия освобожденных подмосковных городов: Рогачёва, Клина, Яхромы, Солнечногорска, Истры, Венёва, Сталиногорска, Михайлова, Епифани — звучали для него как-то по-весеннему радостно и молодо. Они точно воскресли, вновь родились, вырванные из-под черной пелены, прикрывшей их.

Сколько раз во время отступления думал он, мечтал о часе возмездия — и вот этот час наконец пришел!

Он представлял себе хорошо знакомые ему подмосковные леса, разбитые немецкие блиндажи, захваченные тяжелые пушки на высоких массивных колесах, танки, семитонные грузовики, сваленные в кучу винтовки, черные автоматы, искореженные пулеметы.

Крымов всегда подолгу разговаривал с красноармейцами, и в эти дни он проводил часы в беседах в минометных и артиллерийских расчетах, в стрелковых отделениях. Он видел, что лишним было разъяснять людям все огромное значение московской победы — народ понимал ее во всей глубине. Каждый красноармеец нес в душе своей постоянную тревогу о судьбе Москвы; во время немецкого наступления на Москву боль и тревога эти росли, становились горше, острей. И в тот день, когда армия узнала о разгроме немцев под Москвой, вздох облегчения вырвался из миллионов грудей. Крымов в своей работе ясно ощутил всенародную глубину этого события.

Именно в эти дни к чувству ненависти к насильникам, окрашенному в трагические тона, к чувству всенародной беды прибавился новый оттенок — злой насмешки, презрения, народной издевки.

В эти дни немцев перестали называть «он», а во всех блиндажах, окопах, в танковых экипажах, в минометных и орудийных расчетах стали именовать их насмешливо: «фриц», «карлуша», «ганс».

Именно в эти дни стали стихийно рождаться десятки и сотни облетевших все фронты, зашедших в глубокий тыл солдатских юмористических рассказов, сказок, анекдотов о глупости Гитлера, о чванливости и трусости его генералов.

Именно в эту пору особенно широко пошли клички немецких самолетов: «горбач», «верблюд», «гитара», «костыль», «скрипун».

Именно в эту пору стали говорить: «Автомат у фрица дурак».

Появление этих блиндажных, эшелонных, аэродромных рассказов и кличек знаменовало окончательную кристаллизацию чувства душевного народного превосходства над противником.

В мае Крымов был назначен комиссаром противотанковой бригады.

Германская армия вновь начала наступать. Немцы нанесли керченский удар. Манштейн отрезал наступавшего на Харьков командарма Городнянского, замкнул фронт под Изюм—Барвенковом и Балаклеей.

В эти жестокие дни погиб командующий Юго-Западным фронтом Костенко, погиб генерал Городнянский. Член Военного совета Юго-Западного фронта Гуров, знакомый Крымову по Москве, спасся, вырвавшись из окружения на танке. Вновь воздух был полон гудения немецких бомбардировщиков, горели деревни, неубранный хлеб стоял в полях, рушились элеваторы и железнодорожные мосты…

Не к Бугу, не к Днепру отходили теперь войска Советской Армии, за их спиной были Дон, Волга, а за Волгой — степи Казахстана.

53

В чем причины отступления и тяжелых, трагических неудач Красной Армии в первые месяцы войны? Они в том, что германские войска к моменту начала войны были уже целиком отмобилизованы, и 170 дивизий, придвинутые Гитлером к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для удара, тогда как советские войска не были достаточно оснащены совершенной техникой, не были подготовлены к идее неминуемого, очевидного нападения со стороны фашистской Германии и им нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам. Одна из причин неудач Красной Армии состояла еще в отсутствии второго фронта в Европе против немецко-фашистских войск. Немцы, считая свой тыл на западе обеспеченным, имели возможность двинуть все свои войска и войска своих союзников против нашей страны. Наконец, причина неудач Красной Армии в первый период войны состояла в недостатке танков, авиации, артиллерии.

Доктрина оборонительной войны на чужой территории, доктрина, диктовавшая переход к наступательным действиям тотчас после того, как враг нарушит нашу границу, в этой войне не состоялась.

В то время как жители столицы передавали друг другу мифические рассказы о том, что наши войска подходят к Кенигсбергу, что из Москвы выезжают бригады железнодорожников для перешивки колеи на Бухарест и будто бы Варшава занята мощным ударом наших воздушно-десантных войск,— в это самое время сотни тысяч людей, живших в деревнях, местечках, городках и городах Украины и Белоруссии, начали сниматься с насиженных родных мест и двигаться на восток — кто в товарных вагонах, кто на грузовых автомобилях, кто на тракторах, кто подводами, кто пешком, взвалив на плечи мешок. Люди поняли: закон начавшейся войны диктуется не той действительностью романов, статей, брошюр, кинокартин, которые они читали и смотрели, а действительностью необычайно суровой и жестокой.