За правое дело

Он не спал всю ночь: то ему представлялись на берегу Волги черные немецкие гаубицы и самоходные орудия, ведущие огонь по пылающему городу, то он видел Евгению Николаевну, бегущую среди дыма и пламени. Ему хотелось броситься на Центральный аэродром и полететь на скоростном самолете в Сталинград.

До рассвета Новиков не спал; он подходил к окну, шагал по комнате, подолгу стоял над картой, расстеленной на столе, пытался разгадать ход и судьбу начинающегося городского сражения.

Рано утром он позвонил по телефону Штруму. Он надеялся, что Штрум скажет: «Уж несколько дней, как Евгения Николаевна приехала со всей семьей в Казань». Но телефон молчал, видимо, Штрум уехал.

В такие дни, как этот, особенно тяжело было бездеятельное ожидание, а Новиков не работал.

В Наркомате обороны, в Управлении командных кадров, куда он пришел в день приезда в Москву, ему велели оставить номер своего телефона и ждать вызова. Время шло, а его не вызывали. Какое состоится решение, Новиков не представлял. Его фронтовой начальник Быков, не объясняя причин, по которым Новиков должен был выехать в Москву, вручил ему засургученный пакет с личным делом.

Новиков почувствовал, что в одиночестве и бездеятельности этот бесконечно длинный день он не в состоянии провести,— надел новый китель, начистил сапоги и отправился в Наркомат обороны.

Он долго прождал в прокуренном, многолюдном бюро пропусков, наслушался историй о превратностях майорских и подполковничьих судеб и, наконец, был вызван к окошечку, получил пропуск.

Принял его награжденный медалью «За боевые заслуги» капитан административной службы, тот, что в день приезда в Москву ставил штамп на командировочном предписании Новикову. Капитан расспросил Новикова о том, как он устроился, и сказал:

— Зря вы, однако, сегодня пришли, ничего для вас нет пока. По-моему, о вас еще не докладывали начальнику управления.

В комнату вошел худощавый капитан и, поздоровавшись, подвинул флажок на школьной карте, висевшей меж окон.

Затем оба капитана обронили по словцу о положении под Сталинградом, видимо, не только карта на стене была школьной, но и представление канцелярских капитанов о войне тоже было школьным.

Капитан, сидевший за столом, посоветовал Новикову зайти к подполковнику Звездюхину, который будет докладывать его дело, подполковник может точнее сказать о сроках.

Капитан позвонил по телефону, подполковник оказался на месте, и капитан объяснил Новикову, как пройти к нему.

Подполковник Звездюхин, сутулый человек с бледным лицом, быстрым движением белых длинных пальцев перебрал картонки в картотеке и сказал:

— Составление доклада, товарищ полковник, я еще не закончил, потому что не прибыли запрошенные мною из штаба фронта бумаги, боевые характеристики.— Он посмотрел на карточку и добавил: — Тут у меня помечено — запрос послан тотчас же, на следующий день после вашего прибытия, следовательно, дней через пять документы будут получены… Тогда, не теряя часа, доложу начальнику.

— А быть может, меня начальник сегодня примет? — спросил Новиков.— Вы не могли бы посодействовать мне в этом?

— С удовольствием, товарищ полковник,— ответил Звездюхин и усмехнулся: — С удовольствием, если б это имело смысл, но ведь на основании словесных объяснений вопрос не может решиться, нужны документы, документы.

Слово «документы» он произнес особо веско, сочно, оно сразу выделилось среди его монотонной и вялой речи.

Новиков понял, что ему не ускорить трудного движения колес, простился со Звездюхиным, который обещал его вызвать, как только будут новости.

Когда Звездюхин поглядел на часы и подписал Новикову пропуск, тот почувствовал сожаление, что так быстро закончил разговор. Будь это в какой-нибудь другой день, Новиков, вероятно, стал бы сердиться на Звездюхина, поспорил бы с ним, но сегодня ему таким тяжелым казалось одиночество, что он был благодарен и Звездюхину, и часовому, проверявшему пропуск, и дежурному, выписывавшему пропуск, за одно то, что они нарушили его тревожное одиночество.

Выйдя на улицу, он снова позвонил по телефону-автомату Штруму, и опять никто не ответил. Несколько часов ходил Новиков по улицам. Со стороны можно было подумать, что он спешит по неотложному делу, никому бы не пришло в голову, что полковник гуляет. До этого дня он мало выходил на улицу, ему казалось стыдным гулять по Театральной площади, сидеть на бульваре; женщины, встретив его, подумают: «Вот какой огромный полковник по бульварам гуляет, а наши-то в это время на переднем крае оборону держат».

Когда Иванов спросил его, почему он не сходит в кино развлечься либо не съездит за город подышать свежим воздухом, Новиков ответил:

— Что ты, разве мыслимо во время войны на дачу ездить?

— Ох, а я мечтаю хоть один вечерок подышать прохладой, пивка на воздухе выпить,— сказал Иванов.

Новиков зашел к Штруму на квартиру и спросил у сидевшей у подъезда старухи швейцарши, дома ли жилец квартиры № 19.

— Нету, уехал,— ответила старуха и почему-то рассмеялась.— Дней десять, как улетел.