За правое дело (Книга 1)

По двору шли две девочки в синих платьицах, одна светлая, другая загорелая, с живыми, тёмными глазами, держа в руках матерчатую куклу, склонив к кукле голову, девочка слушала, что говорила подруга. Та говорила быстро, решительно, и, хотя слов её разобрать нельзя было, казалось, она сердилась.

- Вот с утра и до вечера не разлучаются, их в один день привезли из приёмника, - сказала Токарева. - Светленькая - сирота, еврейка из Польши, у неё всех родных Гитлер вырезал, а эта, что куклу держит, немцев колонистов дочка.

Они вошли во флигель, где находились мастерские и стационар Токарева показала Марии Николаевне мастерскую, большую полутемную комнату с той прохладной сыростью воздуха, которая бывает так приятна душным летним днём в старинных зданиях с толстыми каменными стенами. В мастерской было пусто, только у крайнего стола мальчик лет тринадцати глядел в полую латунную трубку и сердито оглянулся на вошедших.

- Зинюк, - спросила Токарева, - что же ты один остался, а футбол?

- А я не хочу, у меня праци багато, на що мени гулянки, - ответил он и снова заглянул в трубку.

- Моя академия, - оказала Токарева, - вот Зинюк, всё просится на завод работать, тут у меня и конструкторы, и механики, и самолёты строят, и стихи пишут, и картины рисуют...- И совершенно некстати тихо закончила: - Жуткое дело...

Пройдя через мастерскую, они вышли в коридор.

- Вот сюда, здесь стационар, - сказала Токарева. - Тут, кроме Берёзкина, лежит мальчик-украинец, которого мы немым считали, молчит и молчит, что ни спросишь, молчит. Мы решили, он немой, а одна наша нянька, верней уборщица, взяла его к себе, подход у неё есть, он вдруг и стал говорить.

14

В маленькой комнатке пятна солнечного света ползли по стене, тёплой белизной своей выделяясь на шершавой побелке, на столике в пузатой банке стояли степные летние цветы, а пятно развёрнутого стеклом спектра дрожало на скатёрке, воздушной чистотой красок затмевая зелень трав, желтизну и синеву цветов, выросших на пыльной степной земле.

- Ты узнаёшь меня, детка? - спросила Мария Николаевна, подходя к кровати Славы Берёзкина. Он походил на мать лицом и цветом глаз.

И выражение его грустных глаз напоминало ее глаза.

Мальчик внимательно поглядел и сказал:

- Здравствуйте, тётя, я вас узнал.

Мария Николаевна не умела разговаривать с маленькими, никак не находила нужного тона - то с шестилетними говорила, как с трёхлетними, то, наоборот, уж слишком серьёзно. Дети иногда сами поправляли её, объясняли: "Мы уж не маленькие", либо начинали зевать и переспрашивать, когда она с маленькими говорила, как со взрослыми, произносила непонятные слова. Сейчас, в присутствии Токаревой, после тяжёлых разговоров, ей хотелось быть особенно сердечной, чтобы заведующая не считала её чёрствым человеком. Улыбаясь, она спросила:

- Ну, как тут, ласточки к вам не залетают в окошко? Мальчик покачал головой и спросил:

- От папы нет писем?

Мария Николаевна, поняв свой неверный тон, поспешно ответила:

- Нет, пока еще нет, никто не знает его адреса, а мама очень скучает по тебе, она просила тебе кланяться.

- Спасибо, а Люба что? - он подумал и добавил: - Мне тут хорошо, пусть мама не беспокоится.

- У тебя есть товарищи?

Он кивнул и, не ожидая утешения от взрослых, а сам желая их успокоить, сказал:

- Я не серьёзно болен, сестра обещала через два дня меня выписать.

Он не просил взять его из детского дома, так как знал, что матери тяжело живётся; не просил мать приехать к нему, так как знал, что она работает и не может потерять целый день на такую поездку; он не спросил, прислала ли ему мать в подарок сладенького, так как знал, что у неё нет ничего сладенького.

- Что же передать маме? - спросила Маруся.

- Скажите, что мне хорошо, - сурово сказал он. Маруся, прощаясь с ним, погладила его по мягким волосам, по худому теплому затылку.

- Тётя! - вдруг вскрикнул он. - Пусть мама возьмёт меня домой! - и его глаза наполнились слезами. - Тетя, скажите, я буду ей во всем помогать, и кушать буду совсем, совсем немножко, и в очередь ходить.

- Даю тебе честное слово, деточка, при первой возможности мама возьмет тебя, поверь мне, - волнуясь, сказала она.

Токарева позвала ее за перегородку, подвела к стоявшей у окна кровати, черноглазая молодая женщина в белом халате кормила с ложечки стриженного под машинку мальчика. Когда она подносила ложечку ко рту мальчика, ее смуглая красивая рука обнажалась выше локтя.

- Это и есть Гриша Серпокрыл, - сказала Токарева.

Маруся посмотрела на мальчика, он был некрасив, с большими мясистыми ушами, с шишковатым черепом, с синевато-серыми губами. Он с усилием, покорно заглатывал кашу, комок судорожно перекатывался у него в горле. Болезненно не естественным казалось несоответствие между его серой, бледной кожей и блестящими, горячими глазами. Такие лихорадочные глаза бывают у раненых.