За правое дело (Книга 1)

Едва обитая чёрной клеёнкой дверь закрылась за ними, в кабинете поднялся вначале сдержанный, а затем всё более живой шум. Несколько человек подошли к карте и стали пристально рассматривать её, точно ища след, оставленный на ней пальцем генерала. Они покачивали головами и переговаривались между собой: "Да, силёнки у немца много", "Удержат ли наши левый берег Дона, и вечная беда немцы, оказывается, на высоком берегу, а наши на луговом", "Вот и на Волге так будет", "А я уж слышал, что они имеют плацдарм на этом берегу Дона", "Если б так, тут знаете бы, что делалось", "Ох, как стал он эти немецкие дивизии перечислять, у меня прямо в сердце закололо", "Правду надо знать, не дети".

Инструктор райкома партии Марфин, маленький ростом, худой, со впалыми щеками и такими блестящими глазами, что казалось, у него высокая температура, быстро и оживлённо сказал:

- Ты, я вижу, Степан Фёдорович, в обком аккуратно приходишь, а в райкоме не любишь бывать, пряником не заманишь.

- Есть грех, товарищ Марфин. Да и дело какое тяжелое - Эвакуация. Тебе проще, товарищ Марфин: сложил учётные карточки, снял красную и зелёную материю со столов, уложил в грузовик - и поехал. А мне? Турбины со Сталгрэса на грузовике не вывезешь.

К ним подошли двое: начальник одного из главных цехов Тракторного завода и директор консервного завода.

- Вот он, главный воротила, миллионщик тракторный, массовый потребитель электроэнергии, - сказал Спиридонов.

- Что ж ты, Спиридонов, не прислал ко мне монтёров? Завод-то работает день и ночь. Заплачу им по высшему разряду.

Директор консервного завода сказал вполголоса:

- Вы, товарищ миллионщик, лучше бы платили не по разряду, а местами на катере, который на тот берег перевозит.

- Шутка глупая, но ты, я вижу, консервщик, об одном думаешь, как бы переплыть, - сказал Марфин, - заболел ты, видно.

Начальник цеха покачал головой и сказал:

- Днём и ночью у меня душа болит. Цех программу перевыполняет. А вывезем за Волгу - рассыпется коллектив. Поди собирай его, налаживай в степи. Рабочие из цеха не выходят, а я уж списки составляю. И спецмероприятия подготавливаю, страшно подумать! Хуже смерти об этой эвакуации говорить, думать не хочу. Вот и Спиридонов без отказа даёт электроэнергию. А то ведь всё были объективные причины.

Он вдруг повернулся к Спиридонову и сердито спросил:

- Но ведь заразная штука эта эвакуационная лихорадка? Верно, Спиридонов?

- Конечно. Вот начальник урюка и маринованных огурцов своё семейство вывез, а меня уж гложет мысль, сознаюсь откровенно. Ты как считаешь, Марфин, есть лекарство от этой эвакуационной заразной болезни?

- Есть, простое: только не пилюли, а хирургическое средство.

- Ох ты... консервный король, как Марфин на тебя поглядел. Берегись. Вмиг вылечит.

.- Что ж, могу вылечить. Запаникует - шуток не будет.

Время не такое.

Но в этот момент все замолчали и оглянулись на двери:

В комнату вошли Пряхин и генерал.

Они уселись на свои места, и Пряхин, несколько раз прокашлявшись и выждав тишину, заговорил суровым голосом:

- Товарищи! В последние дни в связи с обострением положения на фронте у нас наметилась вреднейшая тенденция - слишком много готовимся к эвакуации, мало, недостаточно думаем о работе наших заводов на оборону. Мы словно молчаливо согласились на том, что уйдем за Волгу. - Он оглядел всех, помолчал, покашлял и продолжал: - Это грубейшая политическая ошибка, товарищи.

Он встал, оперся руками о стол и медленно, с особым значением, словно отпечатывая каждое слово самым крупным выпуклым шрифтом, произнес:

- С эвакуаторами, паникерами, шкурниками будем расправляться беспощадно. Произнеся эти слова, он сел и уже обычным, несколько глуховатым голосом закончил: - Таково веление нашей Родины, нашего народа, товарищи, в самые грозные часы борьбы. Работа всех заводов, предприятий продолжается. Никаких разговоров о спецмероприятиях и эвакуации. Ясно? Всем ясно: Пустых городов не обороняют. Поэтому никаких разговоров вести по этой линии мы не должны. А раз не должны, то и не будем. Надо работать, работать. Нельзя терять ни минуты, потому что и минута дорога.

Он повернулся к Рыжову.

Генерал, отрицательно покачав головой, сказал:

- Теперь не время лекции читать. Я одно скажу: Ставка прямо указала командованию. Сталинград удержать любой ценой. Вот и всё. Вся моя лекция.

Несколько мгновений в комнате стояла тишина. Страшный, угрюмый и зловещий грохот нарушил её, окна распахнулись, в соседней комнате со звоном посыпались стёкла, бумаги, лежавшие на столе, подхваченные ветром, полетели на пол. Кто-то вскрикнул: "Бомбит!"

Пряхин властно произнёс:

- Товарищи, спокойствие, работа предприятий в Сталинграде продолжается без минуты перерыва!

А грохот, то стихая, то вновь усиливаясь, потрясал стены. Директор консервного завода, стоя в дверях, произнес:

- В Красноармейске склады боеприпасов взорвались? И тотчас пронзительно злым и властным голосом закричал генерал:

- Певцов, машину!

- Есть, товарищ генерал, - ответил адъютант и стремительно выбежал из кабинета.

Генерал поспешно пошел к двери, все расступились перед ним.