За правое дело (Книга 1)

А когда они вошли в тёплый и душный сумрак избы и с дощатых нар приподнялась светлая детская голова, Вавилов почувствовал, как дрогнуло сердце от волнения - таким родным, близким показались ему я запах, и тепло, и печь, и стол, и лавка у окна, и полати, и светлая голова ребёнка, и лицо женщины, глядевшей ему в глаза.

Он заметил вышибленную доску в нижней части двери и спросил:

- А хозяин где?

Мальчик таинственным шёпотом ответил:

- Не нужно спрашивать, не расстраивайте маму. Женщина спокойно проговорила:

- Отвоевался, он в феврале убит под Москвой... Тут немца пленного недавно вели, я спрашиваю: "Когда пошёл воевать?" - "В январе..." - "Ну, значит, ты моего мужа убил", - замахнулась я, а часовой не пускает... "Пусти, - говорю, я его двину", а часовой: "Закона такого нет..." - "Пусти, я его двину без закона" Не пустил...

- Топор у тебя есть: - спросил Вавилов.

- Есть

- Дай-ка его, я тут хоть тебе доску в двери забью, а то выдует тебя зимой.

Его цепкий глаз заметил лежавшую под стеной доску. Он взял топор, и всё, что было в топоре схожего с его собственным топором, вызвало в нём печаль. И все, что оказалось несхожего - топор у женщины был куда легче, а топорище тоньше и длиннее, - тоже вызвало в нем печаль, вновь напомнило, как далеко до его дома.

И она, поняв его мысль, сказал:а:

- Ничего, будешь ещё дома.

- О-о, - ответил: он, - от дому до фронта близко, а от фронта домой далеко.

Вавилов стал обтёсывать доску.

- Гвоздей у меня нет.

- А мы без гвоздя, - ответил: он, - приладим на шипе. Он работал, а она накладывала в корзину помидоры и говорила:

- Я рассчитываю, мы с Серёжей тут до зимы проживём. Зимой Волга замерзнет, и если немец на нашу луговую сторону перейдёт, мы с Серёжей бросим всё, в Казахстан уйдём... У меня в жизни он один теперь. При советской власти он у меня в большие люди выйдет, а при немцах ему пастухом умирать.

Так же говорила Вавилову и Марья, и другие матери в деревне.

Ему показалось, что за спиной слышны шаги лейтенанта, и он отложил топор, распрямился. В этой запретности труда было нечто тяжелое, нехорошее, оскорбительное.

"Вот немец до чего довёл, полный переворот жизни", - подумал он и, оглянувшись, снова взялся за топор.

Когда он шёл назад, чувство волнения не оставляло его, он подошёл к начавшим строиться бойцам, лейтенант спросил его:

- Вы что там, заснули?

Марченко похабно пошутил, но никто не поддержал его шутки.

Вскоре дана была команда к маршу. В это время подъехал конный, помощник начальника штаба полка, весь увешанный сумками и планшетами, и стал выговаривать лейтенанту:

- Кто вам велел отдыхи устраивать? Не дотянули всего восемнадцать километров!

- Мне командир батальона приказал, - ответил: Ковалёв. Он хотел было сказать, что люди устали, но постеснялся: заподозрят его в мальчишеском слабодушии.

- Вот доложу подполковнику, - он вам жизни даст. Расселись тут, теперь догоняй. Чтобы в десять ноль-ноль прибыл без опоздания.

Покричав немного, всадник заговорил самым мирным образом. Он был старый приятель Ковалёва; рассказал, что ночевали хорошо, все спали в избах, на ужин ели яичницу с салом, только разбудили его рано - в два часа ночи комдив приказал подогнать отстающих.

Дружелюбно и насмешливо глядя на Ковалёва, он сказал:.

- Зашёл к Филяшкину уточнить твой пункт, а у него, знаешь, кто ночевал? санинструктор Лена...

Ковалёв пожал плечами.

А над степью опять встала пыль. То там, то здесь поднимались серые и жёлтые облачка, вскоре слились они в пелену, соединились вместе, заволокли огромное пространство, как будто новый пожар из Заволжья шёл навстречу сталинградскому пожару.

Земля, пропитанная солью, была жёсткой и сухой, и чугунное солнце в небе палило огнем, поднятая недобрым, сухим ветром пыль била в глаза.

Вавилов оглянулся на своих товарищей, на степь, на дым в небе и вслух, как бы подводя итог, сказал: самому себе:

- Нет, всё равно мы его завернём.

Над сгоревшим городом белела пелена дыма, и этот дым соединился в небе над Волгой с пылью, поднятой в Заволжье.

К десяти часам утра рота Ковалёва подходила к дощатому городку - Средней Ахтубе.

Давно уж вся вода из фляг и бутылок была выпита. Предполагавшийся маршрут внезапно изменили - дивизию двинули к Волге.

Мимо уплотнившихся колонн пехоты промчались два легковых автомобиля, мелькнули нахмуренные лица командиров, рядом с водителем на шедшей впереди "эмке" сидел молодой генерал.

Проезжая мимо колонн, он всё время держал руку у околышка фуражки, приветствуя красноармейцев.

Вскоре промчался на мотоцикле связной в синем комбинезоне, с болтавшимися ушами кожаного шлема. Проехал на тарантасе командир батальона и крикнул лейтенанту:

- Ковалёв, следуй по новому маршруту форсированным маршем!