За правое дело (Книга 1)

- Это я теперь стал, а вот в прошлом сентябре посмотрел на себя как-то: ну, подумал, Тамара на меня глядеть не захочет. Щёки ввалились, зарос щетиной, голову не брею.

- Всё летят, летят, ноют в воздухе, опять бьют, день и ночь, целый год. Тебе, верно, часто смерть грозила?

- Нет, что ты, обычное, да и ничего особенного.

- Чего он хочет, проклятый!

- В деревнях бабы детей пугают: не плачь, слышишь, Адольф летит терзать.

- Франт ты мой милый, голову бреешь, воротничок белый, ногти подстрижены. Увидела тебя - мне показалось, тысяча пудов с души упала. А через минуту всё стала выкладывать. Ты не думай, я молчу, - кому охота слушать - только тебе ведь. Только ты, на всём свете ты.

- Ты мне обещай питаться лучше, аттестат теперь будет. Слышишь, молоко пей Каждый день.

- Господи, до чего хорошо. Неужели ты?

- А я знал, что встречу. Ещё вчера знал.

- Ты помнишь, как Слава родился. Машина испортилась, ты меня из родильного пешком вёл, а его на руках нёс.

Нет, я знаю, это наша Последняя встреча, уже не увидимся, а её подберут в детский дом.

- Ну что ты, Тамара!

- Слышишь, как ударило?

- Ничего, это в реку.

- Боже мой, а он лежит в реке... Ты плачешь, Ваня, да? Не плачь, не надо, вот увидишь, будет хорошо. Мы встретимся, обещаю тебе, и молоко буду пить. Бедный ты, что в твоей душе, а я только о себе, да о себе. Ну, посмотри на меня, посмотри, хороший мой, ну дай я тебе глаза вытру. Ах ты глупый мой, слабенький, как это ты без меня...

А утром они расстались...

14

Левым берегом Волги, через Верхне-Погромное, проходили из Николаевки к Сталинграду полки 13-й гвардейской стрелковой дивизии.

Марш был моторизован, и лишь несколько подразделений двигались пешком. Командир батальона Филяшкин, узнав, что для части его людей не дают машин, позвал к себе в избу командира 3-й роты Ковалёва и объявил ему, чтобы он двигался своим ходом он употребил даже более сильное выражение по поводу того, какого рода энергию должен использовать в движении Ковалев.

- А Конаныкин на машинах? - спросил Ковалёв. Филяшкин кивнул.

- Ясно, - сказал: Ковалёв.

Он не любил командира 1-й роты Конаныкина и завидовал ему: все события своей служебной жизни он связывал с Конаныкиным.

Если поступал приказ командира полка, выражавшего Ковалёву благодарность за отличные результаты учебной стрельбы, он справлялся у полкового писаря:

- А Конаныкин как?

Если ему выдавали хромовые сапоги, он спрашивал:

- А Конаныкину какие? Кирзовые?

Если ему был нагоняй за потёртость ног у красноармейцев после марша, то его прежде всего занимало, какой процент потёртости в роте Конаныкина.

Красноармейцы украинцы называли Конаныкина "довготелесым", - у него действительно ноги и руки были длинны.

Ковалёву было неприятно, что только он со своими людьми будет пылить пехом, когда вся дивизия едет на машинах; Конаныкин, конечно, тоже двигался на машинах - мог бы длинноногий и пошагать.

Получив маршрут и сведения о конечном пункте движения, он сказал:, что своим ходом поспеет не намного позже машин.

- Только уж это всегда так, товарищ командир батальона, - добавил он, когда официальная часть беседы была кончена: - Если пешком - так мне, а на машинах - то Конаныкину.

- Видишь, - переходя с официального тона на товарищеский, объяснил Филяшкин, - ты с людьми вернулся с того берега, под тебя не дали машин, а у Конаныкина весь состав в наличии был. Как они у тебя пойдут, не потерли ног?

- Пойдут, - сказал: Ковалёв, - если надо, то пойдут. Он пошёл в роту и приказал старшине готовить людей к маршу, сам забежал на минутку на квартиру собрать вещи и проститься с хозяйкой, а потом ещё забежал в санчасть перекинуться словцом с отъезжавшей санинструктором Еленой Гнатюк.

Стоя перед личным составом санчасти, уже погрузившейся на машину, он сказал:

- Сталинград - городок знакомый, я в июне, когда из госпиталя возвращался, гостил там в семействе одного моего друга.

Лена Гнатюк сказал:а, наклоняясь через борт грузовика:

- Нагоняйте нас скорее, товарищ лейтенант. Машина тронулась, все стали смеяться и говорить в один голос, и Лена замахала рукой в сторону серых домиков и крикнула:

- Прощайте, кавуны и дыни:

Команда, переправившаяся через Волгу, подоспела за два часа до начала марша, и люди только успели закусить и перемотать портянки, как снова пришлось выступать. Некоторые в спешке не успели получить табак и сахар.

Прошагав свыше сорока километров, они уже не мечтали о прохладе и питье, шагали молча.

К вечеру колонна растянулась на несколько сот метров. Троим бойцам лейтенант разрешил держаться за край обозной повозки, а двоих захромавших он приказал ездовому посадить на ротное имущество.

Сидевшие на телеге все время покряхтывали и угощали ездового табаком, а те, что шли, припадая то на одну, то на другую ногу, сердито смотрели на них.

Над узким мостиком висела надпись "10 тонн" и большая фанерная стрела указывала: "Объезд для танков".