За правое дело

Когда войска стоят в лесах, то кажется, они несут с собой машинное дыхание города в царство птиц, зверей, жуков, листьев, ягод, трав. Когда войска и штабы стоят в городах, то кажется, они вносят в город ощущение простора полей, лесов, степной вольной жизни. Приходит час, когда сосновые леса, от века знающие свой закон, и огромные, столетиями существующие города ломают свой строй и уклад, и война бушует среди пёстрых лесных полян, и площадей, и улиц старинных городов.

Город уже чуял близкое дыхание войны. Днём в заоблачной высоте летали разведчики, ночью гудели одиночки бомбардировщики. По вечерам на улицах не было света, окна завешивались тёмной бумагой, одеялами, платками, во дворах и скверах были отрыты щели на случай бомбёжки, в подъездах и на лестничных площадках установлены бочки с водой и ящики с волжским песком. Ночью прожекторы шарили среди облаков, и с запада слышалась далёкая пушечная стрельба. Некоторые люди уже готовили чемоданы, шили рюкзаки. Жители окраинных деревянных домов рыли ямы и укладывали в них сундуки, швейные машины, обшитые рогожами, никелированные кровати. Некоторые сушили сухари, запасали муку. Одни готовились к немецким бомбёжкам, беспокойно и плохо спали, мучились предчувствиями, другие считали зенитную оборону необычайно сильной и думали, что немецким самолётам никогда не прорваться к Сталинграду. Но всё же жизнь шла по-прежнему, по-городскому, скреплённая обручами общественных, трудовых и семейных отношений, привычек.

4

В тесной подземной приёмной командующего Сталинградским фронтом генерала Ерёменко ^{79} собрались журналисты, представители московских газет, телеграфного агентства и радиокомитета. Журналисты явились в назначенный час, но адъютант сообщил, что придётся ждать. Генерал-майор Рыжов, который должен был их информировать о положении на фронтах, был занят на заседании Военного совета.

Разговор начался с шуток по поводу неурядицы между теми корреспондентами, которые ездили в части и бывали на передовой, и теми, что, не выезжая, сидели в штабах, давали по проводу информацию. Те, кто ездил в части, обычно запаздывали, застревали в пути, попадали в окружение, не имели связи, теряя общую ориентировку, зачастую писали не о том, что интересовало редакции. Те, кто сидел в штабах, передавали общую информацию всегда в срок и философски созерцали невзгоды и злоключения корреспондентов переднего края. Естественно, что те, кто действительно был свидетелем боёв, сердились на штабных.

Взял слово Збавский, корреспондент «Последних известий по радио».

Збавский начал рассказывать, как он встречался с командующим на Брянском фронте и как генерал не отпустил его, угощал обедом, оставил ночевать.

Но корреспонденты не захотели слушать Збавского. Капитан Болохин, корреспондент «Красной звезды», резко изменил направление разговора. Этот капитан возил в чемодане с фронта на фронт книги любимых поэтов. Поэзия лежала вперемешку с военными картами, карандашами, газетными вырезками, бельём, носками, портянками.

Он был щепетилен до утомительности, радовался чужим успехам — вещь среди пишущих сравнительно редкая. Его уважали за то, что он работал не покладая рук, не зная отдыха. Товарищи привыкли, проснувшись ночью в деревенской избе, видеть его большую голову, освещённую коптилкой, склонённую над военной картой.

Разговор перешёл на главную тему. Завязался спор.

Один фотокорреспондент выражал свои мрачные мысли юмористически, говорил, что запас для себя надутую автомобильную камеру: через несколько дней придётся вплавь добираться до восточного берега.

Но большинство спорящих считало, что Сталинград сдан не будет.

— Сталинград! — сказал корреспондент «Известий» и заговорил о том, что в городе построен первенец пятилетки, что оборона Царицына в двадцатом году — одна из самых героических страниц нашей истории.

— Помните, ребята,— сказал Болохин,— военный совет в Филях, как он описан у Толстого?

— Конечно, помню, гениально,— поспешил ответить Збавский, не помнивший этих страниц.

— Помните, как говорили на военном совете в Филях: «Неужели сдадим Москву, священную и древнюю столицу России?» А Кутузов ответил: «Правильно, верно, священная, но я ставлю вопрос военный: можно ли защищать населённый пункт Москву вот с таких-то и таких-то позиций?» И сам ответил: «Нет, нельзя». Понятно?

Он указал рукой на дверь — и все невольно подумали: может быть, в это время происходит заседание Военного совета, такое же, как происходило осенью 1812 года в Филях.

Все находившиеся в приёмной поднялись, когда из кабинета командующего стали выходить генералы, участники заседания.

Рыжов — небольшого роста седеющий человек,— судя по бронзово-красному загару, больше времени проводил под степным солнцем, чем в штабных кабинетах.

— Простите, товарищи, задержал вас,— сказал он,— сами понимаете: вызвал командующий, Военный совет.

Он пригласил журналистов в маленькую душную комнату, ярко освещённую электричеством. Корреспонденты, шумно усаживаясь, стали вынимать из планшетов и полевых сумок бумагу и блокноты.