За пределами ведомых нам полей

«Моя Ирландия» – говорил писатель, но мог бы с не меньшим правом сказать и «моя Англия». Происхождение у восемнадцатого барона Дансени – датское (потому ли боги в его рассказах не кельтские? – рассуждают критики). В одиннадцать лет он унаследовал титул и стал обладателем немалого состояния, которое значительно уменьшилось во время первой мировой войны: тогда он стал, по словам биографа, «чрезвычайно богат, как для поэта, и довольно беден, как для пэра».

В детстве и молодости Дансени был изолирован от современной политической и артистической жизни. Ему даже не давали газет, чтобы невинность не пострадала от чтения бракоразводной хроники. Сказки братьев Гримм и Андерсена волновали воображение подростка, а с ирландскими сказаниями он познакомился гораздо позже, и они, кажется, не произвели на него впечатления. В школе заставляли читать Библию, «и мысли мои обернулись к востоку,– вспоминал Дансени. – Годами ни один стиль, кроме библейского, не казался мне натуральным, и я боялся, что никогда не стану писателем, потому что никто другой этим стилем не пользовался.

А когда в Чим-скул я выучился греческому и услышал об иных богах, то ощутил неимоверную жалость к прекрасному мраморному народу, что был забыт, и чувство это никогда не оставляло меня».

Дансени был настоящим аристократом, а в искусстве – дилетантом: тем, для кого сочинительство остается не более чем увлечением, пусть даже и любимым. Он был лучшим стрелком Ирландии, прекрасным шахматистом (как-то сыграл вничью с Касабланкой), хорошим игроком в крикет, отважным солдатом (участвовал в бурской войне, где чудом остался жив, и в Первой мировой). Был Дансени, между прочим, и писателем.

Он финансово поддерживал начинания «ирландского возрождения» – так и познакомился с Йейтсом, который сразу признал гений Дансени. Именно гений: это его слово. Правда, и сердился Йейтс на него нередко: Дансени так затянул написание своей первой пьесы «Сияющие Врата» (1909), что Йейтс пригрозил отдать сюжет кому-нибудь другому. «Как жаль, что он родился пэром – жизнь его слишком приятна. Пятьдесят фунтов в год и любовница-алкоголичка сделали бы из него человека».

Личные расхождения между писателями заключались в вопросах политических и культурных. Дансени был категорически против независимости Ирландии (его даже ранили во время Пасхального восстания сепаратистов в 1916 году) и отказывался подчинять свое творчество национальным вопросам. Йейтс вздыхал об этом в предисловии к «Избранным сочинениям» Дансени, которые сам и составил (1912), но все-таки отводил ему важную роль в культурном преобразовании Ирландии рубежа веков.

Через двадцать лет изменится многое – и Йейтс предложит Дансени, чуждавшемуся ирландской тематики, лишь статус кандидата в члены национальной Академии Искусств. («Она для того и была основана, чтобы не пустить в нее Дансени», – скажет острослов.) Дансени, конечно, откажется, но все-таки будет принят несколько лет спустя, когда напишет «правильную» книгу.

Все же не будем забывать, что благодаря Йейтсу началась блестящая карьера Дансени-драматурга, а его пьесы, пользовавшиеся огромным успехом в Англии и Америке (на Бродвее одновременно шло сразу пять!), привлекли внимание и к рассказам, которые ранее выходили мизерными тиражами в пару сот экземпляров.

В предыдущих статьях цикла говорилось о том, что на рубеже веков чудесное зачастую понималось как чужое, открытое в дальних странах или пришедшее издалека. Неудивительно, что и Дансени вдохновлялся восточной экзотикой: на него произвела сильное впечатление мелодрама «Любимица богов» (1902) Д. Беласко и Дж. Л. Лонга. Действие пьесы происходило в Японии, но настолько условной и сказочной, что естественным следующим шагом – которого никто, кроме Дансени не сделал, – было создание фантастического мира, уже никак не связанного с нашим.

Дансени повезло: он сразу нашел единомышленника. Им стал известный художник того времени Сидней Сайм, который на протяжении почти двадцати лет иллюстрировал книги Дансени. Более того: многие рассказы и создавались как «подписи» или «расшифровки» рисунков Сайма. Черно-белые изображения придавали богам, пророкам, твердыням и морям Дансени дополнительную реальность – но лишь «дополнительную». Основу новой реальности, как уже было сказано, создал новый язык литературы.

Автор прижизненной книги о Дансени пытался определить принципиальную новизну его книг. Литература, созданная на основе фольклора и мифологии, – не редкость. «Фольклор развивался тысячелетиями, прежде чем оказался запечатлен на книжной странице. Но Дансени создал собственный фольклор, или, лучше сказать, мифологию, при этом насытив ее атмосферой подлинной древности. Сама эта концепция – необычайный tour de force(проявление мастерства, сложная задача)»[124].