За пределами ведомых нам полей

Перед нами возникает строитель Стоунхенджа – Мерлин Амброзий (Гальфрид первым соединил двух легендарных пророков в одном образе). И Утер Пендрагон, который, хотя и прозван саксами «полумертвым королем», сражается с ними, не вставая с носилок. Чудесное зачатие Артура и его коронация – никакого меча в камне, хотя Калибурн, «отличный меч, изготовленный на острове Аваллона», уже упоминается. Кравчий Кай и виночерпий Бедуер, более известные нам как сэр Кэй и сэр Бедуир. Война с правителем Рима Луцием Гиберием и его союзниками – царями парфян, мидян и египтян. Мордред, племянник (не сын!) короля, захвативший престол, и неверная Геневра, которая «вступила с ним в преступную связь»… Пророчества и вещие сны, которые нам кажутся совершенно сюрреалистическими («Во сне он узрел летящего в небе медведя, от рева которого вострепетали все берега; увидел он также дракона, подлетавшего с запада, который сверканием своих глаз освещал весь простиравшийся под ним край». Чтобы оценить жутковатую красоту этого описания, не обязательно знать, что оно предвещает поединок Артура и Мордреда).

Еще нет Круглого Стола, зато известно, что при дворе Артура царит «утонченность», причем такая, что любой знатный муж «почитал себя за ничто, если не обладал платьем, доспехами и вооружением точно такими, как у окружавших названного короля».

Еще нет утопии Логрии, но сообщается, что Артур «отличался неслыханной доблестью и такой же щедростью».

Ни слова не говорит Гальфрид о грядущем возвращении короля, – но Монмут первым записал то, что передавали из уст в уста многие века: «[При Камлане] смертельную рану получил и сам прославленный король Артур, который, будучи переправлен для лечения на остров Аваллона, оставил после себя корону Британии Константину, своему родичу… Случилось же это в 542-м году от воплощения Господа» (вот и противоречие с датировкой «Анналов Камбрии» – одно из многих противоречий в истории артурианы).

Какой представлялась Британия Гальфриду? Островом, на котором король празднует Троицу и сражается с «неким великаном предивных размеров»; где из осушенного озера «вышли внезапно два дракона, один белый, а второй – красный»; где равно удивительны (или обычны?) морской еж и зловредные демоны, коими полон простор под луной…

Пожалуй, за эти широко открытые, вечно удивленные глаза да за ученость, которая еще не догадывается о своей напыщенной наивности – Гальфриду многое прощается.

Постоянные ссылки автора «Истории» на несуществующий текст, некую «книгу на языке бриттов», которая-де и послужила для него главным источником сведений, стали началом долгой и яркой традиции: вспомним хотя бы «Французскую Книгу» Мэлори, да и «Алую Книгу Западного Края» Толкина (Дж. Р. Р. недолюбливал Гальфрида, но, тем не менее, с удовольствием продолжил его игру в легендарную Британию – смотри повесть «Фермер Джайлс из Хэма»).

Конечно же, «История бриттов» возникла не на пустом месте (современником и предшественником Гальфрида был Уильям Малмсберийский[1]), и политический заказ на артуровские хроники имел место. Но можно, почти не преувеличивая, сказать, что труд Гальфрида оказался той книгой, которую люди XII века ждали, сами о том не догадываясь. Популярность «Истории» была невероятной. А если учесть ее эпический размах и мощное влияние, то ближайшими аналогиями будут только «Смерть Артура» и «Властелин Колец».

Уже в XII веке «История», переведенная на валлийский язык, возвращается на родину Артура «бумерангом», как сказал современный исследователь. И удар этого бумеранга был силен. Картина, запечатленная Гальфридом, столкнулась с легендами, которыми в Уэльсе «бредят и до сего дня» (Уильям Малмсберийский) – итогом встречи стал «Мабиногион», прославленный сборник легенд.

Понятно, что предания, вошедшие в него или к нему примыкающие, по своему происхождению намного древнее книги Гальфрида, а некоторые даже приобрели окончательную форму на два века раньше.