За пределы атмосферы

– Подпишешь (бум), подпишешь (бум), подпишешь и урюка (бум) своего ушлешь, – приговаривал Фёдор, мерно поднимая и опуская столешницу на порадеевскую спину. Пиджак давно лопнул вдоль, спутанные волосы кое-где слиплись на ссадинах. Человек с десяток во главе с Никитой уже шагали по поселку к номерам Хасанбаева, еще вчера недосягаемого и жуткого Хасанки. Да не десяток. Больше. Зазвенело стекло в дверях кафе-бистро. Раздались крики. Вытащенный из-за прилавка на улицу скуластый парень с тощей бородкой в ужасе орал, мешая русские и нерусские слова. Никита и еще двое вязали его шнурком от занавески. Так, связанного, и погнали к номерам «для настоящих мужчин». Там свершилось правое возмездие – самому Хасанке был устроен «пятый угол». Толстое тело в полосатом халате летало от участника к участнику, как выбиваемый матрас, становясь все менее похожим на человека. От него летели по сторонам красные брызги и какие-то еще мелкие фрагменты. И казалось, что вот-вот выскочат и покатятся пуговицами черные маленькие глазки, в которых даже ужаса не осталось – одна бездонная погибель. Кто-то выбегал из номеров, кидались на поселковых с крышками от котлов, тесаками и прочим кухонным инвентарем. Но бывали неизменно отбрасываемы. Когда столешница расселась пополам по клееному шву, расправу остановил все тот же Эдуард Генрихович. Немногими словами и точными движениями, словно дирижируя, он достиг того, что кухонные приспешники Хасанки погрузили его в машину – его же собственный «БМВ», – влезли туда сами, и в поселке духу урючного не осталось. Не считая связанного продавца шавермы, который клялся и божился Аллахом и Исой-пророком, что он местный и вкалывал за зарплату.

– Это ж Рахимджон, – сказал подоспевший Севка, – у нас до сокращения работал.

Тем временем мэра в перекошенном галстуке и пальто внакидку, с ненадетыми рукавами, уже вели по улице. Как раз к кафе. И оно украсилось печатью. Правда, внутри уже ничего не было. Все, от продуктов до стульев, растащили или выкинули на улицу. Печать появилась и на замке, запиравшем вход в те самые номера. И на двери черного хода туда, и на личных апартаментах Хасанки. И на гараже, где стоял «БМВ». А потом процессия направилась к старому, довоенной постройки бараку – и Ниночке Мелентьевой были вручены ключи от квартиры вместе с ордером. По каковому случаю мэру перед дверью ее комнаты даже было позволено надеть пальто в рукава, поправить пиджак, галстук и прическу. Лёву из Могилёва осчастливили ключом и документом уже в густых декабрьских сумерках.

Порадеев же сумел вырваться от народных мстителей и куда-то утечь. Куда – Пашка не видел, потому и не рассказал. Таким образом, до Марины дошла лишь часть сплетни.

– Сушить будем? – спросила Наташа, кончив стричь.

Сушка – дополнительно десять рублей. Поэтому Марина отказалась.

– Смотри, зима на улице. А тебе автобуса ждать.

– Ой уж, зима! Лужи вон стоят.

– Как хошь. Семьдесят рублей. А ты раскручивайся, полоскать пора, – обернулась парикмахерша к облачной деве. Марина положила на столик-подзеркальник деньги, натянула куртку, набросила капюшон и пошла в сторону станции.

А ведь как удачно начинался день! Дождавшись высыхания постиранного бельишка, облачившись в него, проночевав еще ночь на лавке в рефсекции – но уже в чистом! это ж кум королю! – Густав рано утром собрался вместе с Семёном посетить депо на Предпортовой. Ведь уже не надо было стеречь груз. Следовало, наоборот, отчитаться: груз попал по назначению. Передать куда надо документы. Семён в своей рыкающей манере – будто говорил не он сам, а дизель – восхитился ими:

– ‘От даешь! Рр-раз-эрнулсь! Ты хоч знашь, куда эт‘книгамбаррну?

– Нет. Там скажут.

В чем Густав был совершенно не уверен, но – морду лопатой! Это правило еще ни разу не подводило. Даже если ничего не знаешь, держись так, будто все ходы и выходы записаны. И все получится. Разговаривал он с Семёном так, будто был из них двоих главным, а Семён – проштрафившимся новичком, обязанным загладить неудачу.

Сели в восьмичасовую электричку. И как назло, нарвались на ревизоров. Семёну-то хорошо. Показал свои корочки – железнодорожникам бесплатно, там одна шапка и нужна, МПС – уже все, безотказный пароль. А ему, Густаву, что делать? Разве что…

Сунул под нос ревизору пачку бумаги, оставленную шустрым кооператором:

– Везу служебные документы учреждения, подчиненного МПС.

– Ваше удостоверение.

«Вот же тупица!» – рассердился Густав. И уставился ревизору прямо в глаза. В растерянные, полупрозрачные, серенькие, как талая водица.

– Глаза есть? Вот вам ваш МПС!

Ревизор замигал светлыми, ржаными ресницами.

– А я что? Пожалуйста, пожалуйста… – Принагнулся, словно меньше и щуплее стал, и прошмыгнул дальше.