За пределы атмосферы

– Але! Ты, что ль, Николавна? Отпраздновали? Сыниша-то твой как?

На том конце раздалось успокоительное бурчание. Ночь и утро поохал, дескать, потом отоспался и к празднику был как огурчик.

– Маринованный корнишон, – хехекнули в трубке. – С собственной грядки.

Еще три-четыре таких же утешительных разговора. Сомнений не было. Неизвестная болезнь прошла, не оставив никакого следа.

Впрочем – что значит «никакого»? Может, болезнь прошла, а бациллоносительство осталось. Если она была заразная. Это ж только анализом.

После праздника, значит, опять туда, в медсанчасть звонить. Или в Безносово.

Михаил Степанович тоже думал. Анализ воды и осадка от воды представлялся ему все более необходимым. Загрязнение неизвестным химическим агентом. Известным, судя по тому, что кто-то, предположительно Худяковы, очищал воду. Агент вызывает колющие боли в коже и мышцах. Здесь и была лаборатория, в которой…? Или выше по течению Оя. Была или есть. И неизвестный планер, самолет или что там было – тоже здесь. А что говорила фельдшерица про склеивание человека?

– Лёх, – они уже были на «ты», – Лёх, а что за авария была с пострадавшим? Его потом в медсанчасть в бывшее ЗАТО отвезли.

– Да несколько таких было. Мы, если что, сразу туда звоним – оттуда скорая всегда приедет, а районная не всегда.

– Тяжелая авария, с переломами. Руки, ноги, череп. Не помнишь? Вроде бы пешеход. Наезд. – В голове Амелина всплыло сказанное фельдшерицей: «даже если машиной раскатало».

– А-а. Это ты, наверное, про этот гребаный перекресток. Виновник скрылся, – Загребин развел руками. – Это висяк.

А и найдут – так сидеть не будет. Откупится. Там БМВ был. Боевая машина вымогателей, – припечатал еще на русском устном и сплюнул. – А человека калекой сделали.

Амелин послушал и пометил: первое – последствия аварии, номерная медсанчасть. Второе – колодцы. И тут запиликал мобильный телефон. Шеф. Предупреждает: «посылаю рапорты, срочно ознакомиться». Чтобы лично Шилов, в праздничный день… Не слезают там с них, тоже. А уж он прессует нижних.

– Пусть едет в Гусятино. Есть у него мобильный? Возможно, придется – до бывшего ЗАТО, у меня следующий пункт там. Есть указания на наличие химической лаборатории.

Шеф отбился – значит, можно набрать городской номер, названный Опариной.

– Во-первых, с Новым годом. Во-вторых, извините, что беспокою в праздник по пустякам. Я из энного Главного управления, меня интересует, что было предпринято по поводу эпидемии в Гусятине.

– А-а, взаимно. У нас, у медиков, праздников не бывает. Этой историей вроде Валерий Фёдорович занимался…

Что важнее – прочитать очередную бумажку или переговорить с живым человеком, посмотреть в глаза, на руки, на походку и повадку, – для Амелина было не вопрос. Валерий Фёдорович Конышев. Домашний телефон. Спасибо. Набрал.

– С Новым годом! Можно Валерия Фёдоровича?

– Это я, – ответил буркающий, глуховатый, слегка гундосый баритон на том конце. – А с кем, простите…?

– Меня зовут Михаил Степанович, я по линии главного управления, курирую программу изучения факторов профессиональной вредности. Простите, мы бы могли сегодня встретиться? Если вы ничем не связаны. К вам будет два рабочих вопроса.

– Собирался встретиться с товарищами. А-а, приезжайте!

Перезвонить еще одному безносовскому милиционеру. Пусть догоняет. Отдать бумажку? Уже в Ужове? Ладно, подождем. Действительно – десяти минут не прошло, как раздался треск мотоциклетного мотора. Весь затянутый в байкерские доспехи парень, милицейская принадлежность которого едва угадывалась, жестом курьера из старого советского фильма подал Амелину прозрачную папку-файл с тонкой пачечкой бумаги и умчался в солнечно-яркую, золотую зимнюю белизну, унося на седле лейтенанта Лёху Загребина. Хорошо, хоть документы не выхватил из-под носа. Там еще есть над чем подумать.

До городка, бывшего ЗАТО, двадцать три километра. Только-только хватило разобрать почерк инспектора безносовского РОВД Томилина Сергея Константиновича. Факты лейтенант Томилин сообщал и вправду неординарные.